Институт

Возвращение

Я прилетел домой, вернее, в Москву. Мама купила кооперативную квартиру в Химках-Ховрино (Москва), а на Таганке нашу комнатушку отдали под кухню. Оказалось, что кухня ОБЯЗАТЕЛЬНО должна иметь окно. Но это "оказалось" только после того, как мама выехала.

Новая пятиэтажная хрущевка стояла посреди глины и луж. К подъезду тяжело было подобраться по скользким доскам. Все как-то пустынно. Рядом с домом сухой островок – школьный участок.

Сейчас это место просто не узнать – все утопает в зелени, и трудно в Москве найти место лучше.

Я позвонил, мама была дома. Встреча была теплой – мы столько не виделись. К моему приезду мама связала свитер – это был самый красивый свитер за все времена.

Новая квартира, своя отдельная кухня – это невероятно. Мы вошли в комнату и я был удивлен: после Таганки это казалось дворцом.

– Есть еще комната, – сказала мама и открыла дверь в большую комнату.

– Да здесь гулять можно! – воскликнул я.

После толстых казарменных стен я боялся прислониться к стенам этого дома – они такие тонкие. Но постепенно привык. К чему было трудно привыкнуть, так это к слышимости. Иной раз казалось, что стен вообще нет, да и потолков тоже. Я никак не мог привыкнуть, что надо разговаривать вполголоса. Мама меня все время одергивала: "Говори тише".

При увольнении в запас мне выплатили выходное пособие, кажется около 600 рублей. Пока я не растратил все деньги, решил сделать себе подарок и купил только-только появившийся на прилавках первый отечественный транзисторный магнитофон Яуза-20. Для меня это было событием. Оставшиеся деньги я отдал маме.

У меня было три месяца на трудоустройство. Меня поставили на учет в Институте переливания крови и гематологии. Раз в два месяца брали пункции костного мозга и кололи В12.

Вопреки рекомендациям врачей я до изнеможения играл на школьной площадке возле дома в футбол и баскетбол. Прибегал домой принять душ и обратно играть – я так соскучился по свободной жизни. Иногда я в день принимал душ до семи раз. Иными словами, играл буквально до седьмого пота. Зимой с мальчишками постоянно играл в хоккей.

У мамы была служебная квартира на "Чкаловской". Там, в лесу, была школа-интернат для детей, чьи родители были за границей. На сайте выпускников интерната можно найти информацию о маме.

Приезжала мама в Москву на субботу и воскресенье. Однажды она приехала, а я всю квартиру переделал за неделю. Разобрал встроенные шкафы, сделал книжный шкаф с секретером, специальные полочки под журналы, большую каптерку с незаметной дверью. Все покрыл шпоном и лаком. Получилось очень здорово. Мама, когда открыла дверь, так и замерла на пороге. Все, что я сделал, так и осталось, и не требовалось больше никакой мебели. Потом я сделал электрический кодовый замок на дверь и переговорное устройство. Мотор стоял на двери, как на хорошей деке. Учитывая слышимость, весь подъезд знал, когда дверь у меня открывалась или закрывалась.

На пятом (последнем) этаже снимала квартиру молодая семья из Барнаула – Лев, Неля и их маленький сын Костик. Замечательная семья, и я с ними как-то быстро подружился. Они меня познакомили с братом Нели, Рэмом Костяновским, который работал в Институте химической физики АН СССР. Так я устроился на работу в отдел генетики этого института обслуживать масс-спектрометр.

Фото: если добавить стойку с электроникой и самописцем, то будет похоже на мой масс-спектрометр.

Зарплата была небольшая, но мне надо продержаться год до поступления в Институт. После армии мне легко дышалось на новом месте работы, но профиль был не мой, хотя в школе я очень любил химию.

Костяновский Рэм

Костяновский Рэм Григорьевич – доктор химических наук, заведующий лабораторией Института химической физики им. Н. Н. Семенова Российской Академии наук (область научных интересов: стереохимия). В 1965 году работал в лаборатории генетики под руководством И. Рапопорта. Параллельно читал лекции в МФТИ.

Иосиф Рапопорт в начале 1960-х годов был номинирован на Нобелевскую премию. Во время войны служил в разведке и оказался одним из немногих, кто не промолчал во времена разгула лысенковского мракобесия и открыто высказывал свое мнение на высоких собраниях. На партбюро, где коллеги-ученые разбирали его дело и судили за защиту генетики, Рапопорт прямо заявил: "Неужели вы думаете, что товарищ Молотов разбирается в генетике лучше меня?" Из партии его исключили, и когда Рапопорта номинировали на премию, Нобелевский комитет, уже наученный горьким опытом с Пастернаком, запросил советское правительство о согласии на его кандидатуру. Рапопорту сказали: "Пиши заявление на прием в партию – и получай Нобелевскую премию". Он ответил: "Вы меня выгнали, вы меня и восстанавливайте".

Мне удалось довольно быстро освоить и наладить новую для меня установку и заслужить нескрываемое уважение сотрудников и Рэма. Впервые я познакомился с жидким азотом, который привозили каждый день в дьюарах, с вакуумными насосами и передовыми научными исследованиями.

Свобода

Опьяненный свободой, которую предоставляет гражданская жизнь, я чувствовал себя отлично. Но иногда надо было за это расплачиваться. Четвертого декабря после получки мы очень тепло посидели в кафе транспортного агентства – напротив дома технической книги на Ленинском пр. Потом мы с Паньшиным Олегом решили проводить наших сотрудниц. Они жили в районе станции метро "Сокольники".

Мы вышли из метро, распрощались с нашими девчатами и решили выпить кофе в ларьке прямо возле входа в метро. Стоим, пьем, столиков не было, вместо столиков широкая полка возле окошка продавщицы. Подходит мужчина, более подвыпивший, чем мы с Олегом. Он дает продавщице пять рублей (зарплата человека за один день) и тоже заказывает кофе. Продавщица подала ему стакан и мелочь на сдачу. Мужчина возмутился: "Я вам дал пять рублей..." Они сцепились, а я-то видел, что он и вправду давал ей пять рублей. Я вступился. "А вам чего надо, щас милицию позову, – и она позвала. – Вот, просят стаканы, а я им не даю", – нагло и, видимо, не в первый раз заявила она прибывшему милиционеру. "Пройдемте", – настойчиво требовал милиционер, не слушая наших возражений. Мы, то есть я, Олег и милиционер, пришли в отделение.

Отделение милиции находилось через дорогу, в здании, напоминающем пожарную часть. Нас даже не слушали, мы нарушители, и все: "Платите штраф 1 руб. и валите домой". Я, конечно, возмутился: "За что штраф? Никогда!" Олег заплатил и выбежал из отделения, а милиционеры набросились на меня, отобрали дипломат и вывернули все карманы. Я, конечно, сопротивлялся, и даже очень, но их было больше, так что я получил свое, да еще и вывихнули мне руку.

Они заперли меня в камере. Периодически меня вызывали и просили подписать ими составленный протокол. Я отказывался подписывать, и меня снова отправляли в камеру.

Около полуночи приехала мама (ей позвонил Олег). Она уговаривала меня подписать "...этот чертов протокол", но я в ответ: "Не толкай меня на преступление". Мама уехала.

Часов в пять утра меня разбудили и вывели из камеры: "Пиши свои претензии, если хочешь", – и протянули все тот же протокол на подпись. Я дописал внизу все, с чем не согласен, и расписался. Поставил дату: 5 декабря 1965 г. "С днем Конституции вас", – язвительно изрек, забрал вещи и поехал домой.

Когда я приехал, мама попросила у меня прощения, что уговаривала подписать состряпанный протокол, и активно стала названивать в разные организации, чтобы наказать милиционеров. Конечно, ничего из этого не вышло, но пар был выпущен.

Где-то через неделю, на работу приходит бумага из милиции, в которой описываются мои нарушения правопорядка, и требования принять административные меры. К счастью, мое руководство было хорошо информировано о случившемся, поскольку я был не один. Олег Паньшин рассказал все в красках, ну а я добавил о происходящем в самом отделении милиции. После короткого разбирательства в милицию была послана бумага, что со мной разобрались и строго наказали, лишив премии. Это была просто отписка, стиль работы милиции уже давно вызывал недовольство в различных кругах общества. Но меня это как-то отрезвило от ощущения свободы на гражданке.

История с КПСС

Еще одно важное событие произошло в этот период. Я ведь был членом партии, а когда стал гражданским лицом, решил автоматом выйти из партии, то есть не платить партийные взносы. Но тут из районного комитета КПСС на работу приходит бумага: у меня большая задолженность – за пять месяцев.

Я пишу заявление о выходе из партии. Наступил кризис – меня стали уговаривать не делать этого. И самый активный был Рэм. Он говорил, что если бы я не вступал – это одно, но если я вступил в партию, а теперь выхожу, то калечу себе всю жизнь: "Такова система". Все мои друзья-товарищи не советовали выходить из партии, причем большинство из них были беспартийные. А я-то видел все в деле и считал, что это демагогическая бесполезная организация. Но доводы друзей были очень логичны и обоснованы. Я решил забрать заявление.

В Институте было большое партийное собрание, где меня разбирали по косточкам и решали – исключить или оставить. Выступил мой начальник, беспартийный Рэм. Он произнес очень эмоциональную речь, в которой запомнилось выражение: "...Рубен поменял ракетно-ядерный меч на масс-спектрометрическое орало". Меня оставили. Я погасил задолженность, написал в райкоме КПСС объяснительную и все пошло по-старому: бессмысленные собрания, ничего незначащие решения.

Подготовка

С первых дней, как вышел на работу, я активно стал готовиться для поступления в институт. Закупил учебники, начиная с пятого класса, и просто решал задачи, чтобы восстановить все в памяти. С пятого по седьмой класс прошел быстро, штудируя учебники и решая до 200 задач в день. Потом темпы стали снижаться. На девятый и десятый классы у меня ушло около трех месяцев, потом задачи повышенной сложности – и я подготовился.

Мама жила и работала в интернате под Москвой и приезжала только на выходные. Я активно готовился к экзаменам, поддерживал в доме порядок и сам готовил себе еду.

Однажды я достал курицу из морозильника, положил ее в раковину и открыл воду, чтобы быстрее ее разморозить, а сам ушел в комнату готовиться к экзаменам. Когда я через какое-то время вернулся на кухню, то пришел в ужас – на полу было много воды. Курица перекрыла слив, и вода через раковину хлестала на пол. Как раз подо мной была квартира председателя кооператива Кохно – очень неприветливый товарищ. Скандала не избежать, у меня уже были с ним стычки.

Не теряя ни секунды, я выключил воду, убрал курицу назад в холодильник, собрал с пола всю воду и высушивал пол, используя все сухие тряпки, включая полотенца. Слышу, на лестничной клетке уже шум. Я беру клизму, набираю в нее воды и обильно смачиваю стык потолка со стеной прямо над раковиной. Я еще смачивал потолок, когда раздался тревожный звонок.

Открываю дверь. Передо мной Кохно, и с ним еще жильцы со второго и первого этажей, куда вода по моей халатности успела добраться. На крики, что я их залил, я предложил им самим убедиться, что у меня все в порядке.

Кто-то заметил, что у меня полы влажные, на что я ответил, что часа два назад мыл полы. Они обрушились на меня и говорили, почти кричали, всякие неприятные слова, пока кто-то из них не поднял голову:

– Смотрите, у него по стенам тоже вода течет.

Вся компания тут же развернулась и ринулась на пятый этаж. Я, возбужденный, закрыл за ними дверь. Конечно, на пятом этаже они ничего не обнаружили, но ко мне больше не возвращались. Разумеется, я был неправ, но мне совсем не хотелось вступать в очередной конфликт с соседями.

Утоляя голод по городской и столичной жизни, я посмотрел все спектакли в театре "На Таганке", а также все спектакли в других театрах, шумевшие в ту пору. Я даже научился доставать билеты в Большой театр: подбегал к гиду, привозившему иностранцев, и у гида всегда был "лишний" билетик.

Наступила пора вступительных экзаменов.

Поступление в институт

Первые трудности начались с медицинской справкой. В поликлинике мне, естественно, справку не давали, потому что там уже была история моей болезни. Пришлось искать обходные пути. Мама, когда узнала, что в поликлинике мне не дают справку, пошла туда и там узнала причину – болезнь крови. Ей эта новость далась тяжело. Переживала она очень сильно, ведь она ничего до этого не знала, как и не знала, что я на учете в Институте переливания крови.

Поскольку я был в то время очень активным, медицинскую справку достал без особого труда.

Костяновский Рэм

Рэм Костяновский, мой шеф, уговаривал меня не поступать на дневное отделение и остаться у него работать. Он даже ночевал у меня около недели, мощно и активно пытаясь склонить меня не поступать в институт на дневное отделение. Более того, он убеждал меня, что мне не нужно поступать вообще, поскольку знаний после училища достаточно, чтобы продвигаться вперед вплоть до защиты кандидатской диссертации. По этому поводу он специально узнавал – можно ли получить ученую степень, не имея высшего образования. По закону можно, но случая такого еще не было. Рэм убеждал меня, что именно это случится, если я останусь. В этом ему можно было поверить, потому что у него было несколько аспирантов и он активно их продвигал до защиты. Но тяга учиться была очень велика, и я решил поступать в МФТИ (Московский физико-технический институт в Долгопрудном).

Я поехал сдавать документы. Оказалось, что моей медицинской справки недостаточно – они проверяли военный билет. А там как раз все и написано: причина увольнения – болезнь крови... Мне сразу отказали.

Я был молод и активен. Я приезжал к ним вновь и вновь. Выждав пару дней, я опять приехал:

– А мы думали, что ты уже не приедешь, – дружелюбно приветствовали меня.

– Поймите, – уговаривал я медицину, – в ваш институт и так невозможно попасть. У меня прошло уже восемь лет после школы, я наверняка завалюсь, так хоть буду себя проклинать, а так – вас вспоминать.

– Скажи "проклинать", – и они на медицинской справке дописали что-то вроде "годен с ограничениями".

Ура, я допущен к вступительным экзаменам. Теперь только бы не завалиться. Экзамены очень тяжелые – самые сложные в стране, а может, и в мире. Достаточно было не получить два балла, как ты студент.

Первый экзамен – физика письменная, второй – математика письменная. Потом физика устная и математика устная. Система построена так, чтобы сразу максимально отсечь и не тратить время преподавателей на устных экзаменах. Физику я написал. Напряжение колоссальное. Уже возвращаясь с экзамена, прокручивая все в голове, понял, что при переписывании с черновика в одной задачке допустил ошибку: в ответе перед дробью забыл написать коэффициент. Но так как черновики тоже сдавались, все было хорошо. Я решил все пять задач – это было здорово! Письменная по математике для меня прошла проще, и я не допустил ни одной ошибки или описки. Приехал на устный экзамен по физике. На двери список не сдавших письменный экзамен – ура, меня в списке нет.

Наступила моя очередь. Я захожу. Небольшая аудитория, больше похожа на кабинет. За столом преподаватель, лет 35, перед ним наши работы с письменного экзамена. Заходит девушка и просит преподавателя зайти к ректору – какая-то жалоба от родителя. Через некоторое время он возвращается, взвинченный и раздраженный:

– Так, – сказал он и оценивающе посмотрел на меня, – эту задачу вы не могли решить. – Он перечеркнул на листе решение моей задачи. У меня перехватило дыхание от такого унизительного хамства. Я еще не успел ничего сказать, справляясь со своими спазмами и дрожащими губами, как он то же самое сделал и со второй задачей, подведя черту и поставив два балла.

Я буквально выскочил из аудитории. Вид у меня, наверное, был бешеного теленка, потому что Рэм, который пришел к аудитории меня поддержать, тут же подскочил ко мне с вопросом: "Что случилось?" Получив мои объяснения, он готов был идти к ректору.

Он мог это сделать, потому что институт знал хорошо – он здесь читал лекции. Я категорически был против. Унижение было настолько сильным, что мне трудно было сдерживать слезы. Я умчался домой.

Через несколько дней, когда я приехал забирать документы, узнал, что математику письменную написал на 4. Пятерок они практически не ставили, а для поступления достаточно было и тройки. Хоть какое-то моральное удовлетворение...

В МФТИ вступительные экзамены всегда были на месяц раньше, чем в другие институты. Это было специальное решение, чтобы дать возможность молодым людям поступить по способностям в другой институт, не теряя год. Я, уже без особого энтузиазма, подал документы в МАИ (Московский авиационный институт). Так как на моих документах стояли отметки МФТИ, то я был допущен к экзаменам без проволочек. Конкурс был бешеный, поскольку это был год, когда одновременно, из-за школьных реформ, в институты поступали выпускники 10-х и 11-х классов. Первый экзамен был математика письменная. Я написал без труда и получил "отлично".

На устном экзамене я чуть не провалился. Преподаватель задает мне вопрос, а я не могу сформулировать ответ, поскольку готовился в одиночестве и больше писал. Если бы я при подготовке кому-то вслух доказывал теоремы, то не было бы проблем.

– Можно я напишу? – спросил я почти дрожащим голосом.

– Пишите, – строго и, как мне показалось, с пренебрежением сказала преподаватель.

Я написал. Она посмотрела и без комментариев задала второй вопрос таким же строгим тоном. Я опять написал. Она спрашивала – я писал. Так прошел мой устный экзамен. Результат был ошеломляющий: она мне поставила "отлично". Я примчался домой и рассказываю маме, какая стерва принимала у меня экзамен. На что мама ответила, что если бы я действительно попал к стерве, то она погладила бы меня по головке, а поставила бы два балла.

Больше я экзаменов не сдавал, так как диплом с отличием по окончании военного училища давал мне такое право, но только при отличных оценках на ведущих экзаменах.

Маме предложили поехать в Венгрию на 2–3 года. Она согласилась. Впервые я оставался жить один в такой большой квартире.

Перед отъездом, к моему 25-летию, она подарила мне 8-миллиметровую кинокамеру. Это был шикарный подарок. У меня появилось новое увлечение. Я со временем приобрел монтажный агрегат и пытался снимать какие-то сюжеты. Благодаря кинокамере сохранилась память и о некоторых студенческих днях, о студенческом строительном отряде и, конечно, о моем сыне Алешке.

Только сейчас я стал спрашивать себя: случайно ли Рэм оказался возле экзаменационной аудитории?

Телефон

В доме практически у всех был телефон – хоть спаренный, но у всех. На телефонной станции мне сказали, что номеров свободных нет, но если я очередник, то они могут провести и подключить телефон. Только очередником я должен быть не менее 10 лет.

Что делать? Я поехал на телефонную станцию по старому адресу – на Таганку. Добрался до нужного архива и попросил девушек сделать мне выписку, поскольку моя мама точно подавала заявление на установку телефона, но не помню когда. Одна из сотрудниц куда-то сходила и принесла несколько здоровых, толстых журналов с заявками и стала их читать, медленно перелистывая. Она искала фамилию моей мамы, но я-то знал, что ее там нет. На что надеялся – не знаю, но очень хотелось провести телефон.

Она еще не просмотрела и половину первой тетради, масса всяких отвлекающих факторов, как я предложил: "Давайте, я поищу". Девушка согласилась, провела меня, посадила за служебный стол и положила все тетради, которые принесла. Я стал листать. Просмотрел одну, вторую. Наступило время обеда. Девушки предложили мне пойти с ними пообедать, я отказался. Посмотрев, что у меня поиск идет активно, они принесли еще журналов 5 или 6 и пошли обедать. В помещении оставалась одна женщина, которая не обращала на меня внимания. Не зная, что делать дальше, я засунул два журнала себе за пояс под рубашку и продолжал свою "работу".

Вернулись девушки с обеда – я "работал". Я искал до конца их рабочего дня, но так и не просмотрел все журналы. Договорившись, что я приду завтра, мы расстались.

Приехав домой, я вытащил похищенные (на время) журналы и стал их внимательно изучать: может, и правда кто из наших соседей подавал заявление, или кто-то с похожей фамилией. Хотя у мамы такая фамилия, что вряд ли. Журнал – это такая большая тетрадь, страниц на сто, с твердой обложкой. На каждой странице была под номером сделана запись очередника – его фамилия, адрес, дата. Все это умещалось в одной строчке.

Когда ничего уже не оставалось, я решил проверить, а не пропущен ли где номер в записи. Меня ждала удача, да не одна. В двух журналах я нашел пять пропущенных номеров. Причем все эти номера были пропущены при переходе с одной страницы на другую. Сердце мое готово было выскочить от радости. Но где взять такие чернила и как вписать запись, чтобы она по стилю не отличалась от верхних? Ведь эта запись будет самой нижней, да еще на неразмеченном поле – сразу вызовет подозрение.

Времени в моем распоряжении было не так много, но задача была решена. Теперь, чтобы получить справку, мне осталось вернуть журналы на место.

Все удалось. Телефон мне поставили быстро. Причем, поскольку спаривать меня было не с кем или план по спариванию был уже выполнен, то мне поставили обычный нормальный телефон, что вызвало откровенную неприязнь некоторых жильцов моего дома – до чего же мы "любим" друг друга!

Студент

В группе я был на 8 лет старше своих однокурсников. Чтобы как-то познакомиться и сплотиться, я сразу организовал поход, что нам очень помогло быстро стать коллективом на зависть другим группам нашего факультета.

Первый поход.

Делюсь опытом

Привал

Первый поход - видео

Учился я нормально, хотя некоторое разочарование от процесса обучения наступило почти сразу. Физику преподавали безобразно. Насколько я ее любил – и то не мог выносить эти скучные лекции и примитивные лабораторные работы. Очень сильным был курс высшей математики. Остальные предметы на первом курсе были рутинными. Преподавателей больше заботила их занятость – "часы", чем наши знания.

Некоторые дисциплины мне могли бы зачесть автоматом, если предоставлю выписку из экзаменационного листа военного училища. Я поехал в военкомат, где было мое личное дело.

– Первый раз вижу: одни пятерки, – с удивлением сказала женщина, которая делала выписку.

– Можно мне посмотреть личное дело, меня маршал награждал личными часами, – робко начал я.

– Вообще-то в руки давать личное дело не положено, но посмотрите, – и она протянула мне мое дело.

Я впился в строки глазами и искал тот самый период. Да, вот: "...неполное служебное соответствие за...", а вслед запись о награждении часами. Вот теперь история КапЯра закончилась – не сдержал свое слово офицер!

Студенческая группа у нас была отличная. На 8 Марта мы с ребятами сделали даже видеоклип, а средства были очень скудные по нынешним временам: 8-миллиметровая кинокамера, магнитофон и огромное желание поздравить наших девчат. Я даже к этому дню смастерил автомат, который, при правильном наборе кода, открывался и бутылка вина "Рубин" доставалась как выигрыш. Сложность у меня была – сделать монетоприемник, но я сделал.

Вечер был чудесный. Было много всякой выдумки. Так, при входе висел вопросник, по которому входящие должны были узнать себя или черты своего характера. После чего они брали номер, принадлежащий их ответу, и этот номер был их посадочным. Так мы избежали суеты – кто, где будет сидеть. Были какие-то аттракционы и розыгрыши – в общем, вечер прошел мило.

После первого курса многие мои однокурсники поехали в студенческие строительные отряды. Самым популярным был отряд Красноярской ГЭС.

Я решил отдохнуть – это был один из лучших моих отпусков. Я отдыхал на полудикой туристической базе на Клязьменском водохранилище. Катался на водных лыжах, впервые ходил под парусом.

Однажды я пошел на байдарке с надувными "скулами" под парусом один. Взял с собой фотоаппарат и спокойно отчалил от берега. Наш полудикий лагерь стоял на берегу залива. Противоположный берег залива, метрах в 70, был достаточно крут, покрыт густым лесом, и там людей никогда не было видно.

Получая наслаждение от единения с природой, я приобретал навыки управления парусом. Вроде все получалось, но как только байдарка вышла из-за мыса к большой воде, сильным порывом ветра байдарку перевернуло вверх дном, и я оказался под днищем в воздушном пузыре. Мне удалось ухватить и рассовать в носовой отсек все вещи, включая фотоаппарат. Я вынырнул из-под байдарки и огляделся – до нашего берега было далеко, а противоположный поближе. Решил грести к крутому берегу. Парус, опущенный в воду, работал как якорь, и мне пришлось очень постараться, чтобы добраться до берега, пока мачта паруса не уперлась в дно. Неожиданно появился человек, он на берегу рыбачил в одиночестве, и помог мне вытащить байдарку. Он тут же усадил меня к костру, налил стакан водки, укутал в теплую одежду и я потихонечку стал приходить в себя.

Это был один из лучших отдыхов в моей жизни: я был один, свободен и на природе.

Электронный секретарь

С появлением телефона у меня родилась идея сделать автомат – сейчас это называют "автоответчик". В 1966 году еще ничего подобного в нашей стране не было. Я со всей увлеченностью взялся за осуществление этой идеи.

У меня был магнитофон "Яуза-20". Это был самый портативный на тот момент магнитофон. Он был новый, но я решительно взялся его переделывать. Сначала электронный секретарь, именно так я его обозвал, был очень примитивен, но с приобретаемым опытом я набирался смелости и тут же переделывал, как только приходила в голову новая идея.

Так за два года я сделал 13 модификаций. Если первая была с наклеиваемой фольгой на магнитную ленту и большим количеством реле, то последняя уже была полностью транзисторная и имела фактически две независимые лентопротяжки, одна из которых имела "бесконечную ленту".

Имея опыт офицера ракетных войск, для подключения нестандартного прибора к телефонной сети, я решил получить разрешение. Дошел до министра связи, который, посмотрев моего секретаря, сказал: "Письменного разрешения дать не могу, потому что таких приборов не существует, но можешь подключить, никто тебя не тронет".

Получив разрешение, я радостный, примчался домой и подключил электронного секретаря к телефонной линии. Информация о необычном телефоне-автомате разносилась по городу, как снежный ком. С каждым днем звонков становилось все больше и больше. Кто-то случайно попадал, а в основном информация об электронном секретаре передавалась из уст в уста, и каждый хотел услышать это чудо.

Когда кто-то дозванивался, то в трубке слышал: "Вас слушает электронный секретарь ЛАРС 07. Назовите себя, назовите цель вашего звонка. Говорите".

Голос я записывал свой, но при записи говорил в оцинкованное ведро, и эффект получался, будто речь произносит робот. Поскольку еще никаких синтезаторов не было и в помине, а роботы – только в фантастических фильмах, то все это воспринималось как сверхъестественное. В общем – чудо!

Чего я только не наслушался. И признания в любви, и попытки получить справки – где что продается. Многие просто пугались и бросали трубку, не проронив ни слова. Информация об электронном секретаре расходилась, как круги по воде, и стали поступать звонки любопытных из других городов. Люди звонили и пытались узнать, что же это такое и на что способен этот электронный секретарь. Однажды, придя из института, я стал прослушивать записанные звонки и вдруг слышу: "Я хочу услышать Божье слово!". По голосу это был весьма взрослый мужчина. Говорил на полном серьезе и повторил несколько раз.

Дома находиться было уже невозможно – непрерывные звонки. Я пробовал отключать секретаря, но тогда мне приходилось самому брать трубку и объясняться: "Вы ошиблись номером" или что вроде этого.

С одной стороны, я не мог отказать себе в удовольствии использовать мною созданную машину, а с другой – никакой тебе жизни, сплошные звонки.

Я пришел к выводу, что приветствие надо сделать как можно лаконичнее и естественным голосом. Но если это сделать сразу, то хитрость раскусят. Я дождался летних каникул. Отключил телефон на два месяца, и только после этого со скромным приветствием: "Вас слушают, говорите", подключил своего электронного секретаря.

Я понимал, что сделал хорошую модель автоответчика, на базе которой можно будет сделать промышленный экземпляр, и стал искать заинтересованные предприятия. Где-то в районе станции метро "Первомайская" было конструкторское бюро или даже завод по выпуску приборов гражданского назначения. В том числе и телефонных аппаратов. Меня принял лично директор этого завода. Запомнил его фамилию – Трутень, одессит. Он внимательно посмотрел мое творение и неожиданно предложил мне идти к нему главным инженером и внедрять новую технику. Но я очень хотел учиться и отказался. Несколько лет спустя, когда с учебой у меня были трудности, я вновь пришел на этот завод, но мне сообщили печальное известие о кончине этого энергичного одессита.

Но я забежал несколько вперед. Итак, я студент.

Травма

Уже на первом курсе я стал членом студенческого конструкторского бюро (СКБ), в котором активно старался подключиться к какой-либо теме либо найти свою.

Руководителем СКБ был весьма симпатичный, остроумный, интеллигентный Валерий Корнилов. В СКБ я ничем не отличился, но память об этом осталась со мной на всю жизнь – я ее просто физически ощущаю.

В один пригожий день я был приглашен на день рождения к В. Корнилову. Такого же приглашения удостоился и Коля Ким. Надо сказать, что все трое мы как-то сдружились и относились друг к другу с большим уважением. Наши встречи всегда были радостными, сопровождались шутками и всякими выдумками. Валерий жил в доме в поселке художников на Соколе. Это такой домик, похожий на дачу, при котором был небольшой участок – для нескольких деревьев и цветов. Чествовали именинника мы очень весело и тепло.

После обильного и дружественного застолья мы вышли из дома подышать свежим воздухом и Коля Ким стал на мне показывать борцовские приемы. Он занимался борьбой и получал призовые места в соревнованиях. Он был меньше меня, легче, тем не менее ему удалось меня уложить пару раз.

Когда я стал относиться к этому серьезнее, то он также оказывался на лопатках. И вот, разгорячившись, я взял его в обхват, оторвал от земли и стал разворачиваться на одной ноге, чтобы уложить его на землю. Тут что-то в коленке произошло, и от резкой боли я осел. Все всполошились, и каждый по очереди, стараясь мне помочь, стал вправлять мне коленку.

Поскольку хмель был в каждом из нас в достаточном количестве, результат был такой: связки левой ноги были порваны. Так пострадала моя вторая нога. Первые годы я ходил очень осторожно, так как коленка просто выскакивала и лишала возможности двигаться. Я научился вправлять коленку без рук, просто встряхивая ногу в определенном направлении. Сначала это процедура была болезненная, но потом боль прошла. Сейчас, когда я пишу эти строки, мне 70 лет, но коленка постоянно напоминает о себе и я хожу по-прежнему осторожно.

Вот так закрепилась память на физическом уровне.

Это я рассказал о левой коленке. Но, вернувшись немного назад, я расскажу, как повредил коленку на правой ноге. Это было в военном училище на последнем курсе. В части, в обслуживающем подразделении, был "харлей", мотоцикл с коляской. Он не заводился, и меня попросили помочь. Я поставил правую ногу на рычаг и стал заводить. Требовались большие усилия, чтобы проворачивать движок. Я повторял движения, пока солдатик, попросивший помочь, не повернул ручку на нейтральную передачу. Нога, со всей силой давившая на рычаг, пошла навыверт, боль была жуткой. С тех пор коленка очень чувствует сквозняки и перемены погоды и временами сильно болит. Я с этим смирился и виду не подаю, хотя боль иногда просто стопорит движение.