Институт Океанологии АН СССР

В Институте океанологии академии наук (ИОАН) меня привлекало, что он был открытым (не засекречен), академический и перспективы зарубежного плавания. Уже потом, когда я начал работать в ИОАН, я понял, что попасть в этот институт со стороны было почти невозможно, так как он считался сверхэлитным и, конечно, здесь было много "сынков". Мне повезло, но не сразу. Целых три года я работал в лаборатории у доктора технических наук Ситникова Леонида Семеновича, получая на руки 72 рубля. Работал, как всегда, с напором и на всю катушку. Мне сотрудники говорили:

– Рубен, нельзя так работать, ты нас подводишь.

– Я по-другому просто не могу, – отвечал я.

Они не сердились на меня, и мы жили дружно, разбившись на две явные группы: друзья и родственники Ситникова, с одной стороны, и все остальные – с другой. Я категорически относился к "остальным".

Лаборатория была прикрытием для Ситникова и его друга, Льва Лазаревича Утякова. Они занимались тем, что вытягивали разные идеи у своих сотрудников и оформляли патенты. Рядовые сотрудники могли ничего не делать и все было бы в порядке.

Утяков вечно жаловался на Ситникова своим сотрудникам, а цель была одна – выведать настроение. Однажды на какой-то вечеринке я говорю Ситникову после очередного выпада Утякова: "Не надо устраивать концерт, я-то знаю, что вы одно целое". Эффект был неожиданный. Ситников пригласил меня домой, и они вмести с Утяковым очень тепло меня принимали: пили. Можно сказать, вербовали в свой лагерь, но все это выветрилось вместе с хмелем.

Подошло время и в лабораторию должна поступить одна из первых отечественных мини-ЭВМ – М-400. Меня послали учиться в Киев на 4 месяца. Это было в ноябре 1976 г.

Сын в больнице

Где-то в феврале, прямо перед завершающимися экзаменами, мне из Москвы, из дома, сообщают, что Алешка, мой сын (7 лет), лежит в Морозовской больнице. Алешку уже выписали, но мать его не забирает. Я срочно, первым же самолетом вылетаю в Москву.

Приезжаю домой, дозваниваюсь в больницу, узнаю, где лежит Алешка, и мчусь туда. В палате подтверждают, что Алешку выписали уже три дня назад, но забрать его я не могу, так как одежды у него нет – все у матери. Я снова мчусь домой, беру Светланины рубашку, спортивные красные штаны, какой-то свитер, курточку и бегом в больницу. Забрал Алешку, слезы душат от счастья, что я с сыном, и от ненависти к равнодушию гулящей матери.

Надо было видеть его счастливые глаза на исхудавшем личике. Он чувствовал, что его бросили. Кому охота быть в больнице?

Прошло двое суток, Рыжая узнает, что я забрал Алешку, и тут же поднимает скандал и забирает его у меня – вот такая она, "рыжая".

Отдав Алешку, я снова самолетом вернулся в Киев, сдал успешно все экзамены, получил диплом и вернулся в Москву.

Власть над ЭВМ

В марте в ИОАН разгрузили ящики с ЭВМ. Встал вопрос, куда ставить мини-ЭВМ. Чтоб было понятно, мини-ЭВМ она называлась потому, что по сравнению с большими ЭВМ, которые занимали огромную площадь (от 100 кв. метров и более), для нее требовалась площадь около 5–7 кв. метров. То есть это стойка, целый шкаф, стол с перфоратором и фотосчитывателем, стол с монитором и стол с принтером.

В лаборатории у Ситникова таких площадей не было. Мы в то время размещались на улице Бахрушина. Но рядом, в комнате Ястребова Вячеслава Семеновича – заместителя директора института, было свободное место, куда и было позволено разместить новую технику.

Я об этом пишу, потому что именно это событие, на первый взгляд совсем незначительное, сыграет в моей дальнейшей карьере и жизни огромную роль. Дело в том, что я работал "на глазах" у Ястребова В. С. А работал я с упоением. Еще бы – первая мини-ЭВМ в институте и полностью в моем распоряжении.

Я знал машину до винтика, до бита. Я писал программы в машинных кодах и на ассемблере. Я мог написать программу любой сложности – компьютер был для меня открытой, хорошо прочитанной книгой. Конечно, как все новое, он ломался и отказывал, но я упорно доводил эту технику до надежной работы.

Ястребов В. С., наблюдая мою работу в течение нескольких месяцев, сам пошел к директору института, Монину Андрею Сергеевичу, и добился повышения мне оклада до 150 рублей.

Сам факт, что не начальник лаборатории, а замдиректора самостоятельно поднял и решил вопрос о повышении оклада, был исключительным и, как мне кажется, единственным случаем в институте.

Ситников был очень недоволен. А ведь я к нему обращался почти каждый месяц с напоминанием о его обещании довести оклад как минимум до 150 руб. Но ему этого не надо было, да и экспедициями не пахло: он с неохотой отпускал даже "старичков", и все оказалось гораздо сложнее. Ситников сам не ходил в экспедиции. Как потом выяснилось, для этого у него были серьезные основания – по анкетным данным и жизненным реалиям: кто-то из его родственников уехал в Израиль, а с этим было тогда очень строго. Мне оставалось осваивать новую технику и надеяться, что она будет востребована.

Получая 72 руб. на руки, я искал возможность подработать. Договорился с интернатом, где дети жили и учились, и организовал радиокружок. Для этого мне с работы должны были дать разрешение – справку на совместительство. Но такие справки в стране давали только малооплачиваемым (уборщицам, дворникам и т. п.). Директор интерната взял меня руководителем кружка без справки, на свой страх и риск. Кружок требовал от меня много энергии, но радость общения с мальчишками все это компенсировала. Я даже нарисовал плакаты для соблюдения элементарных правил.

Самовольство

Как-то я ехал в электричке из загорода и за 1,5 часа, пока ехал, написал алгоритм игры "ПВО – противовоздушная оборона". Когда я за день-два отладил ее на работе и запустил, то многих удивил и порадовал. Даже Ястребов не удержался и поиграл.

Осенью, когда нас послали на картошку, в короткие минуты отдыха я придумал, как сделать, чтобы алфавитно-цифровой дисплей, который, кроме букв и цифр, ничего не может выводить, отображал графическую информацию. По тем временам у меня на мини-ЭВМ стоял лучший дисплей Videoton 340 с памятью 1280 байт. Я придумал метод сжатия информации и решил переделать алфавитно-цифровой дисплей в графический.

Уже на работе я подошел к доктору технических наук Ситникову и объяснил ему, что могу переделать Videoton. Он не поверил, сказав, что такое сделать просто невозможно, что память слишком мала и что я не смогу вывести даже две пересекающиеся линии, и не разрешил мне переделывать "валютный" дисплей.

Вскоре он уехал в командировку – по-моему, в Геленджик, и я решил перепаять Videoton на свой страх и риск, схему я уже разработал.

Мне потребовалось ровно 33 дня, чтобы его переделать и написать к нему новые драйверы, программу сжатия графической информации (декодирование происходило в самом дисплее) и демонстрационную программу (писал в машинных кодах).

Я вывел в качестве первого изображения круг, который пересекает синусоида, а под ними число 33. Я показал Ситникову. "Это же невозможно! Как ты это сделал?!" – удивлялись он и Утяков. Но самое удивительное, что в схему дисплея я впаял всего две микросхемы, но очень много перекоммутировал внутри, используя микросхемы самого дисплея. Полезно ездить на картошку!!! Теперь надо писать программное обеспечение для него. Это уже не игрушки – это изобретение!

Ситникова вычислительная машина интересовала только с одной стороны – для нее требовалась площадь, да и надо было оправдывать название своей лаборатории. Поэтому я фактически был в свободном плавании и работал с упоением, предлагая все новые и новые решения по использованию этой современной техники. Я не только предлагал, но и делал. Так на свет появились разработанные мною сопряжение с приборной магистралью IEE488, контроллер для сопряжения с научным интерфейсом CAMAC и многое другое.

Конечно, это были не только электронные блоки для ЭВМ, но и программное обеспечение. Я получал удовольствие от своей работы, осваивая новейшую технику. Однако практически у всех новая техника вызывала страх, и мало кто к ней проявлял интерес.