Повороты

На каникулах я любил с мамой ездить к родственникам в Тулу, потому что там меня все любили и мама никогда меня не ругала и не лупила: все-таки мы были в гостях!

В одну из таких поездок мне купили коньки – и не просто коньки, а на ботинках! Это был подарок моей бабушки.

Мы все привязывали коньки к валенкам бечевками и затягивали палочками. Коньки, приклепанные к ботинкам, – это неслыханная роскошь. Радости не передать!

Я настолько был счастлив, что не хотел даже на ночь снимать коньки. Так меня и уложили спать в коньках, и только когда я уснул, коньки сняли. Проснулся я в шесть утра, тут же надел коньки и во двор, на горочку, кататься.

Я уже катался на коньках и даже угодил однажды под машину. Это сейчас по улицам Москвы никто на коньках не катается, а в наше время это явление было повсеместно. На Большой Коммунистической ул. мы цеплялись крюками за борт проезжающего ЗИСа или ГАЗика и проезжали до площади или обратно.

Но больше всего мы любили кататься с горки Мартыновского переулка, который начинался с Малой Коммунистической (теперь ул. Станиславского) и упирался в Большой Дровяной переулок. Спуск до Б. Дровяного был достаточно крут, и мы с азартом спускались на коньках по очень плотному снегу.

В один из таких заездов впереди меня ехал Богданов, а я несколько сзади – метрах в пяти.

Подъезжая к перекрестку на приличной скорости, я вдруг увидел слева грузовик. А мы обычно налево и поворачивали, чтобы быстрее затормозить, поскольку именно в ту сторону переулок шел на подъем.

Богданов успел разъехаться с грузовиком ЗИС-5, груженым дровами, а мне пришлось резко изменить направление. Я повернул направо, но грузовик, хотя и тормозил (по снегу), нагнал меня, сбил, переехал правым передним колесом левую руку и остановился, прищемив колесом мою шею. Так и было, честное слово. Вся эта картина очень резко отпечаталась в моей памяти: и как выскочил водитель, и как оцепенел возле меня, и как он же взбесился и матерился, когда я, выдернув прищемленную шею, бросился наутек вверх по Мартыновскому переулку. Перелома у меня не было – видимо, снег выручил, но рука вспухла.

Забегая вперед, скажу, что на этом же перекрестке у меня была еще одна встреча с автомобилем. Это было весной, я оканчивал 9-й класс и я был на велосипеде.

Мчался я на своем "Туристе" как раз по Б. Дровяному от Таганской площади и хотел на скорости повернуть в Мартыновский переулок, чтобы легче преодолеть подъем.

Я так делал уже не раз, чтобы поворот был более плавным: прижимаешься к левой стороне улицы и поворачиваешь на скорости по большой дуге.

Но в этот раз не повезло: с Мартыновского переулка к перекрестку двигалась "Победа", и когда я ее увидел, то уже ничего не мог сделать. Врезавшись передним колесом велосипеда в хромированный бампер "Победы", я по диагонали перелетел через капот автомобиля и влетел в полуподвальное окно, выбив при этом стекла и раму. Переднее колесо моего любимого велосипеда сложилось почти пополам и заднее колесо почему-то тоже сильно деформировалось. Велосипед пришлось восстанавливать дольше, чем заживлять синяки да царапины.

Приезжали и туляки в Москву. И хотя комнатушка у нас была крохотная, им всегда был обеспечен приют. Часто ночевал у нас Шурик. Он был водителем. Сначала Шурик приезжал на грузовых машинах. Помню, как зимой по утрам я помогал ему заливать горячую воду в радиатор, чтобы завести промерзший двигатель. Он очень тепло относился ко мне, и я старался быть всегда рядом.

Потом Шурик стал приезжать на легковых машинах, последняя была ЗИМ. Он привозил в Москву разных начальников из Тулы.

Удивительно, но Шурик был дальтоником. В Туле он ориентировался хорошо, а в Москве появились горизонтальные светофоры – и где зеленый, где красный, Шурик не знал. Он периодически брал меня с собой, и мы объезжали его возможные маршруты. По пути я говорил цвет светофора, а он запоминал расположение светящейся его секции.

Я, наверное, весь светился от радости, когда сидел рядом с Шуриком в таком автомобиле.

Интересный случай, который произошел, когда мы ездили с Шуриком, описан на страничке про мои увлечения автомобилем.

Мой любимый Жук

В нашей крохотной комнатушке было много разного зверья. Птичий рынок был от нас недалеко, и отец там был частым гостем. Одно время у нас было много клеток с птицами. Под потолком две клетки с жаворонком и соловьем, ниже клетка с клестом, на окне две клетки с щеглами и снегирями, а на шкафу клетка с двумя волнистыми попугаями. Попугаи, правда, были т. Сусанны, сестры отца. Она переезжала в Кисловодск и временно отдала попугайчиков нам. Но главным представителем "живого мира" в доме, конечно, был черный шпиц Жук!

Историю про собаку стоит начать с лета 1951 года. Мне было почти 10 лет. Мама на лето устроилась работать аккомпаниатором в санаторий "Цветочное", расположенный в приграничной зоне у Финской границы. Природа практически нетронутая и первозданная. Народу никого. Ходить одному ни взрослому, ни ребенку в приграничной зоне нельзя. Нередко из укрытий, кустов или деревьев, появлялись пограничники и проверяли пропуска.

Маме и Виктории Ивановне, преподавателю танцев, выделили одиноко стоящий дом ровно в километре от санатория. В доме было две комнаты, печка и большой чердак под остроконечной крышей. В санаторий одна из медсестер привезла своей дочке собаку. Но собака не приняла новую хозяйку, а привязалась к маме и ко мне. Собаку звали Джек. Это была черная почти гладкошерстная собака с белой вставочкой на груди.

В санатории была одна грузовая машина, которая привозила все необходимое из Выборга. Шофер этой машины отличался редким садизмом и давил все, что попадалось на пути – зайца, птицу или лису, и не успокаивался до тех пор, пока не собьет или не задавит.

Мама с Викторией Ивановной шли из санатория домой, Джек бежал впереди. Дорога горная, из горного щебня, то подъем, то спуск. Шел дождь. Их обогнала та самая машина и скрылась за пригорком. Когда мама поднялась на этот пригорок, то увидела виляющие следы машины, сбитую насмерть собаку, а после совершенно ровный след машины. Мне сказали, что Джек убежал за зайцем, и я очень переживал пропажу Джека, до слез. По нескольку раз в день выбегал из дома и звал, звал, звал. Мама пообещала по приезде в Москву купить мне собачку.

Помню, как с мамой мы поехали на птичий рынок покупать щенка. Долго ходили, приглядывались и в конце концов купили полуторамесячного, помещавшегося на ладошке черного щеночка с белой меткой на груди. Маленький, беспомощный, но уже симпатичный. Продавец нам рассказал о породе, каким этот черный шпиц будет и какой это верный друг. Когда мы вернулись домой и мама показала приобретение отцу, он спросил:

– Кого это вы купили?
– Это черный шпиц, – ответила мама.
– Какой шпиц, это котенок.
– Да нет, это собака, – настаивала мама.
– Щенок, – добавил я.

Котенок или щенок, но этот комочек нашел новый дом. Первые недели две он очень болел. Что-то было с желудком. Мама заботилась о нем и выходила, можно сказать, у себя за пазухой. Я всегда был на страже и на подхвате.

За насыщенный черный цвет шерсти мы ему дали имя Жук. Очень быстро Жук стал проявлять себя, и никому уже не надо было доказывать – щенок это или котенок. Когда ему было 3 месяца, эта кроха уже по следу нашла маму практически в соседнем дворе.

Птицы меня не очень занимали, наверное, их "оберегал" отец. Это были его подопечные. Ну а собака... Отец не питал к Жуку никакой привязанности. Может, только позже, когда Жук стал совсем взрослым. В общем, Жук был не только моим подопечным, но и самым моим верным другом. Все, чего не хватало мне, любви и ласки, я давал этому существу.

Пес был потрясающе умным. Он понимал практически все, о чем говорилось в его присутствии. Я уже не говорю, что знал и добросовестно выполнял он около двух десятков команд. Самым главным для него испытанием было, когда я клал ему на нос кусочек сахара, говорил: "Нельзя", и выходил из комнаты.

Через некоторое время я входил, и достаточно было шепотом сказать: "Возьми", как сахар тут же, после резкого движения головы в сторону, оказывался в пасти Жука.

Вместе с Жуком у нас жил кот Васька. Кот был самостоятельный, гулял сам по себе, но ночевал всегда дома, рядом с собакой. Они и спали вместе, и ели из одной посуды. Но если вдруг коту хотелось полакомиться чем-то со стола, то, как только Васька клал аккуратно лапу на стол, Жук поднимал лай и сгонял кота со стула. Васька понимал, что не дай бог ему забраться на стол – Жук его растерзает.

Бывает же такое, Жук был не только очень умным, но и потрясающе красивым. Во-первых, умный, наполненный смыслом взгляд. Во-вторых, великолепная шерсть (я не помню, чтобы он линял, в комнате не было запаха псины), белые носочки на передних лапках и белое жабо или галстук завершали это творение природы.

Теперь про характер. Жук был на редкость злым псом. Если к нам приходил какой-либо гость, то Жука надо было закрывать всем телом, чтобы дать пройти человеку, и все время держать собаку на поводке. Но что интересно: если приезжали родственники из Тулы или по отцовской линии, Жук практически не лаял. Было несколько раз, когда я, заигравшись во дворе, прибегал домой перекусить и вешал на вешалку при входе чужую кепку или шапку. Иногда мы так играли – срывали головные уборы, разновидность салочек. Так Жук прыгал с громким лаем, пытаясь сорвать чужую вещь, чтобы разорвать ее и покончить с вторжением.

Были и случаи нападения. Однажды он покусал моего друга Женю из соседнего двора. Вот как вспоминает сам Женя:

…Я зашел только во дворик-аппендикс перед вашим домом, Жук подскочил и цапнул. Не было ни крови, ничего, небольшой зажим, а мать схватила меня и отвезла в Сыромятники, мне выписали 40 уколов в живот. Мне было лет 12...

Где-то в 1957 году, когда Жуку было уже лет шесть, тетя Юля, проживающая на Серпуховке, на последнем этаже 8-этажного дома, боясь воров, уговорила маму отдать им на время Жука. Через месяц-два, выйдя погулять с Жуком, она кого-то встретила, заговорилась, а когда схватилась собаки, то нашла Жука, сбитого насмерть машиной. Она даже не удосужилась как-то захоронить собаку, а просто выбросила в помойку. Я рыдал навзрыд. После этой трагедии уже не хотелось кого-либо заводить, уж очень тяжело переносить потерю...

Финка

Однажды я нашел у отца в шкафу немецкую финку. Она была большая, около 35 см в длину. Только остов ручки был металлический, а обкладок не было. Это был период, когда отец с матерью часто ругались, и иногда очень серьезно.

В это время приезжает из Тулы Славик с мамой. Я попросил Славика, а ему тогда было около 10 лет, отвезти финку в Тулу – у них там опасно, а здесь ей не место... Мы привязали финку к его голени, и он благополучно с ней доехал до Тулы. Ни его, ни мои родители ничего об этом не знали. Когда отец спохватился, мне пришлось в очередной раз убежать из дома, чтобы избежать порки. Но ситуация была очень серьезная. Я впервые у отца что-то похитил. Не просто взял попользоваться, как, например, книгу по самбо полистать, а конфисковал оружие, как мне казалось тогда, с целью безопасности матери. Поэтому я впервые убежал из дома на такой долгий срок – неделю, да еще уехал самостоятельно в Тулу. Когда меня все-таки вычислили и нашли (мама дала телеграмму или позвонила – точно не помню), туляки посадили меня на поезд, и я с финкой вернулся домой.

Подойдя к дому и заглянув в окошко, я увидел маму, которая плакала. Я бегом примчался домой, совершенно не опасаясь наказания. Действительно, наказания не было. Помню, она сказала: "Ты бы сказал, что в Тулу едешь, я бы с тобой хоть гостинцев передала". Я показал маме финку, и мы пошли с ней на Краснохолмский мост, и мама сама выбросила эту финку в Москву-реку.

Освоение метро

Вспоминаю свои путешествия в метро. На Таганке станцию метро открыли в 1950 году. Мы достаточно быстро научились проскакивать на входе без билета и увертываться от контролеров, которые проходили по вагонам. Причем они проходили из вагона в вагон на ходу поезда, открывая своими ключами торцевые двери.

Как-то раз я спустился в метро один и поехал смотреть неизвестные еще мне станции. Денег у меня не было, да они и не нужны были мне, ведь стоит перейти через платформу – и поехал в обратную сторону, домой. Но меня ждал сюрприз.

Я доехал до конечной станции "Измайловская", а на ней два перрона, и чтобы пересесть в обратную сторону, надо обязательно подняться и пройти через контролеров. Все мои попытки проскочить без билета или уговорить пропустить меня не имели успеха. Я вышел на улицу. Передо мной совершенно незнакомый район, и как в нем ориентироваться? Я выбрал направление и пошел.

Шел, шел, помню название "Парковая улица". Последняя была, по-моему, девятая, а дольше поле и лес. Я понял, что направление было ошибочным, и повернул в обратную сторону. Весь долгий путь мне пришлось проделать вновь и пройти дальше, пока я не увидел конечную трамвая – кольцо.

Это было спасение! Уж на трамвае-то я доеду. Это путешествие крепко вошло в мою память, особенно спасительная конечная остановка трамвая. Мне кажется, что я помню даже людей на этой пустынной остановке.

Я ехал на трамвае и искал глазами знакомые маршруты, которые шли через Таганку. Нашел, пересел, а подъезжая к дому (а остановка была как раз напротив нынешнего театра на Таганке), я соскочил еще на ходу со ступеньки трамвая и к радости увидел своих братьев из Тулы. Они как раз в этот день приехали, меня не застали и собирались куда-то поехать. Я быстренько дома перекусил, и мы втроем вновь спустились в метро. Я показывал братьям станции, но до "Измайловской" больше не ездил. Мне было 9 лет.

В седьмом классе произошла какая-то реформа (Сталина уже не было) и нас объединили с девчонками. Так в нашем классе половину ребят заменили на девчонок из другой школы. Не знаю, то ли возраст был такой, то ли появление девчонок, но озорства (именно озорства, а не хулиганства) не уменьшилось, а наоборот. Может, только оттенки его немного поменялись.

Без отца

В восьмом классе я был уже достаточно крепким парнем, гимнастом. Но отец продолжал меня лупить. Я уже стал каким-то волчонком. Общался с ребятами мало. Мне стыдно было и неуютно разговаривать на семейные темы. А обойти их было практически невозможно. Однажды оркестр отца выступал как раз в кинотеатре "Таганский", и он на перерыв пришел домой. А я в это время со своим другом Валерой Синицыным вытащил из шкафа отца книгу по самбо и мы листали ее, рассматривая рисунки приемов самбо.

Отец рассвирепел, застав нас "на месте преступления". Валера сразу ушел, а я остался один на один с отцом, отрезанный от выхода. Отец не стал долго выяснять, что произошло, и хотел меня ударить. Я вцепился в его руку, вернее, в рукав, да так, что рукав пиджака оторвался. А костюм был концертный, то есть дорогой. Да к тому же он пришел только на перерыв.

Но дело даже не в этом, а в том, что я впервые попытался противостоять отцу, и он почувствовал, что я окреп. С тех пор он меня больше не трогал, но и не разговаривал со мной. Мы не разговаривали год. В комнате нам с ним было "тесно", поэтому или я уходил гулять, или он. Через год такой молчаливой жизни он съехал от нас вообще.

Поскольку я был одним из самых моторных, то однажды меня исключили на неделю из школы – я даже не помню, по какому поводу.

Классным руководителем у нас была Сара Моисеевна Раскина. Она меня не любила и всегда именно мне приписывала все "шкоды", которые происходили в классе. А это было далеко не так. В конце концов Сара Моисеевна настояла, чтобы меня перевели в другую школу, и в 9-й класс я пошел уже в новой школе, которая была у меня во дворе. Там я и окончил 10 классов. Позже, когда мы встречались спустя 20 лет после выпускного у Сары Моисеевны, она при всех призналась, что была неправа и тогда ошиблась. Она-то ошиблась, а меня, можно сказать, "по живому резанули", оторвали от школьных друзей, кружков, преподавателей.

С уходом отца в доме стало как-то светлее и уютнее. Конечно, мои отношения с отцом были только поводом для его решения уйти из семьи, потому что у родителей были свои трения.

Мама переживала уход отца, но потихоньку приходила в себя. Это был крутой поворот в жизни, тем более что 9-й класс я начинал в новой школе

Телевизор

В семье появились деньги. Мы стали жить более комфортно, несмотря на то, что денег от отца мама не получала. Через некоторое время, весной, мне купили полугоночный велосипед "Турист", а чуть раньше мы даже купили телевизор. Это было событие! В нашем дворе уже был один телевизор, у Витьки Уланова, "КВН". Маленький экран, а перед ним линза, наполненная водой. Когда созрело решение купить телевизор, мы с мамой поехали в ГУМ. Это был 1956 год. Там, в ГУМе, мы увидели совершенно новую модель телевизора с огромным экраном – раза в четыре больше, чем у "КВН".
– Мам, давай возьмем, – не отрывая взгляда от телевизора, прошептал я.
– У нас не хватит денег.
– У меня есть. Я добавлю, – и я рассказал маме о своих накоплениях на машину и где я их храню.

 

Мы вернулись домой, я открыл пианино и из-за деки вытащил все свои накопления. А было там немногим более 100 рублей. Отсчитав необходимые для покупки телевизора 90 руб., я снова положил заначку на место, хотя смысла никакого не было, просто там их родное место – мама не возражала.

В этот же день мы купили телевизор. Теперь начинается совсем новая жизнь – жизнь с телевизором. Ты, я думаю, не представляешь такую жизнь. Мы с мамой тоже не могли представить. Как только я подключил телевизор, то сразу увидел фильм "По щучьему велению". Да так четко, что дух захватывало.

Вечером все соседи в нашей комнатушке смотрят концерт. На следующий день, спросив разрешение, вновь усаживаются. А где там усаживаться-то?

Гита Абрамовна сразу оккупировала мамину кровать. Екатерина Михайловна со своим стульчиком – в проходе у печки. Все! Ни пройти, ни выйти. Личной жизни не стало, мы просто обслуживали телевизор: включить, переключить, выключить. Екатерина Михайловна, женщина более деликатная, вскоре почувствовала наши проблемы и спрашивала разрешение только по очень значительным событиям. Гита Абрамовна, напротив, разрешения не спрашивала, а просто вваливалась в комнату и на свое любимое место – на кровать.

С этим нельзя было мириться. Сначала я провел в комнату от звонка два провода. Проложил провода очень аккуратно, чтобы их никто не заметил. В комнате их подключил к телеграфному ключу. Ключ замаскировал так, чтобы его не было видно, но легко можно было нажать.

Теперь, как только Гита Абрамовна пристраивалась на маминой кровати, чтобы посмотреть телевизор, на кухне раздавались звонки – два звонка. А это значит, что кто-то звонит именно Гите Абрамовне. Она поднимала свое тучное тело и шла открывать дверь, пройдя кухню и половину длинного коридора, где за двойной дверью и был вход со двора. Конечно, никого увидеть она не могла, потому что звонил я, находясь рядом с ней. Через некоторое время звонок повторялся, и она опять отправлялась в путь. Я думал "загонять" ее такими ложными вызовами, но ее ничего не брало. Она вновь возвращалась и бухалась на мамину кровать.

Поэкспериментировав несколько дней и не получив результата, я решил привязать два контакта снизу на панцирную сетку кровати так, чтобы они замкнулись, когда на кровать кто-нибудь сядет или ляжет. К этим контактам я подключил автомобильный гудок, который я хранил вместе с другими автомобильными частями в сарае, и через какую-то катушку прямо к розетке ~127 вольт. Гудок ревел чертовски сильно и противно.

Наступил вечер, Гита Абрамовна, как это уже стало привычно, открывает дверь нашей комнаты без стука и разрешения и плюхается на кровать. Раздается рев гудка и вой Гиты Абрамовны. Она подпрыгивает – рев гудка прекращается, и падает без чувств снова на кровать – снова рев гудка. Я сам, не на шутку перепугавшись, все это наблюдая, моментально отключил гудок. Придя в чувство, наша соседка покинула нашу комнатушку и более никогда не нарушала наш покой.

9-й и 10-й класс, хоть и в новой школе, но были для меня спокойней. Я в новой школе заведовал радиоузлом (знания уже позволяли) и даже на выборах получил первые заработанные деньги. Обслуживание радиоузла сводилось к тому, чтобы в день выборов весь день играла хорошая музыка.