 6
 |
Не зная Москвы, ничего, я поехала с газетами в Детскую комиссию. Нашла! Рассказала им и показала газеты. Там какой-то человек оказался отзывчивым и со мной вместе пошел в Центральную детскую музыкальную школу, где был первый набор. Я, в шапке-ушанке, байковом пальто, больших бутсах на ногах,
в детдомовском обмундировании предстала перед преподавателями. Там стояло два рояля, и начали меня пытать – давали разные задания. Я должна была сыграть то, что услышу, проверка на слух, память, ритм
и технику. В результате они сказали:
– Ты нам подходишь, а где ты жить будешь? Есть тебе, где жить?
– Нет, – отвечаю я.
– Тебе нужно устраиваться так, чтобы у тебя было общежитие, а у нас общежития нет.
Опять этот мужчина принял во мне участие и повел меня в музыкальное училище имени Октябрьской революции. Там он хорошо знал директора, и в этом училище было общежитие. Это был месяц, когда уже все приемные экзамены кончились. Он пришел к директору, поговорил с ним. Привели меня в класс с инструментом и попросили сыграть. Я уже очень прилично играла и делала большие успехи. В этом училище приемные экзамены все кончились, набор состоялся. Оказалась неподалеку учительница географии. Директор попросил ее меня проэкзаменовать. Меня отвели в класс, где была карта, а географию я очень хорошо знала и ответила на все вопросы. И все – меня приняли!!!
Жаль, что газеты, которые были у меня в единственном экземпляре, остались в детской комиссии,
а я не догадалась их пойти забрать на память.
Приехали мы в Москву, это было в 1938 году: я – в свое училище, Герман – в свое. В консерватории на композиторский факультет не очень был большой набор, и его устраивают в общежитие. Потом приехала
из Тулы проведать нас наша пионервожатая Глаголева Катя. Сначала поехала проведать Германа. А Герман стал ее упрашивать: «Поедем к Лиде, поедем к Лиде». Приехали, и Герман стал уговаривать меня:
– Лида, переходи в наше училище. Переходи.
– У меня очень хорошая учительница по фортепьяно, – отвечаю я, – и очень хорошо меня приняла. Я к ней как-то душой приросла. Нет, Герман, я не буду переходить.
Так мы в разных местах с ним учились. Росли, росли. Разошлись наши пути-дорожки. Он очень успешно занимался и часами сидел за пианино.
В 1941 году, когда началась война, Герман уходит в армию.
Потом, в результате, он стал лауреатом Сталинской премии, в 1951 году, за кантату «Девушка и смерть» – великолепное сочинение. Он очень увлекался диссонансами и их разрешением. У него очень красиво это получалось, но мне Рахманинов больше нравился. В 1968 году Герман становится дважды лауреатом Государственной премии.
Сейчас в Туле по адресу Первомайская, 26 находится ДЕТСКАЯ ШКОЛА ИСКУССТВ им. ГЕРМАНА ГЕРМАНОВИЧА ГАЛЫНИНА
В музыкальном училище я познакомилась с Суреном Лачиновым. Он тоже поступил в 1938 году в это же училище. Сначала его старший брат Арам помог ему поступить в музыкальное училище на начальные курсы,
а потом, опять благодаря Араму, он уже поступил в училище. Арам всю жизнь ему помогал, всячески его вытаскивал и тащил. Два года обхаживал меня Сурен. Девчонки от него все падали, он же красивый был.
В 1939 году началась советско-финская война, и НКВД начал срочно организовывать ансамбль песни
и пляски. В этом ансамбле было много разных коллективов – и симфонический оркестр, и театральные коллективы. Дирижером оркестра народных инструментов был талантливый, впоследствии очень известный, Силантьев Юрий Васильевич, ровесник Сурена.
Из нашего училища, единственного, где учили игре на народных инструментах, стали набирать ребят
и составили список из наших студентов, а Сурена в этом списке не было, не проявил он себя. Я об этом узнала
и стала ходить и хлопотать за него. А в то время в армию попасть было очень почетно, кормили и одевали.
В конце концов его вписали, и он таким образом попал в оркестр. Но попал-то он в оркестр, где ребята посильнее как музыканты, а дирижер ведь слышит, что и как. И он стал рабочим сцены, его перевели готовить сцену для выступления оркестра.
Спасибо надо сказать Силантьеву, что он его оставил в коллективе, а мог отправить куда угодно.
Так, после двух курсов его забрали в армию, то есть в ансамбль НКВД, в оркестр народных инструментов. Были они на казарменном положении, и воинская часть их была в Москве, недалеко от Курского вокзала.
В 1941 году, когда началась Великая Отечественная война, когда Гитлер напал на нашу страну, я была
в положении, и мне оставалось три месяца до родов. В это время Герман Галынин уходит в армию, а я где-то через месяц после начала войны поехала в Тулу проведать мать. Было очень тревожно. А немец так быстро продвигался к Туле и Москве, что обратно выехать было уже невозможно.
В сентябре 1941 года у меня родился сын. Весь персонал роддома собрался посмотреть на моего красавца-крепыша.
Немец уже приблизился к Туле, начались бомбежки. В Туле делали баррикады и защитные рвы, связь была прекращена, ни писем, ничего. Надвигался голод. Город фактически был брошен, войск никаких там не было. Пустой город, пустой. Вот выйдешь – и никого. Город собирались сдать. Магазины не работали, ничего не работало, снабжения никакого. Люди громили склады и тащили, кто что только мог, кому что попадалось.
Надя и Юра видели и рассказывали, как одна женщина тащит коробку, а в коробке курительные трубки. Идет и сама себя ругает: «Зачем я это взяла? Для чего это я тащу?». На складе с мукой мешки были по 50 кг. Тащить тяжело, поэтому отсыпали. И вот эта мука по всему городу побелила все дорожки.
Тут нас выгоняют. Милиция ходит, какие-то представители власти с бумажками: «Уезжайте, Тулу будут сдавать, эшелон подан, уезжайте». А куда выезжать – мать неподъемная, у меня новорожденный, у Нади совсем малюсенький Генка. В общем, остались все умирать. А моя мать говорит: «А немца в Туле не будет,
не будет немца в Туле».
Здесь я прерву рассказ мамы и постараюсь кратко описать события военного времени, связанные с обороной Тулы.
Внимание! Удерживая курсор над изображением страницы, можно перейти на несколько страниц вперед или назад, |
