5
|
Когда я в детском доме учила уроки по музыке и играла в общей комнате, где вокруг меня бегали, прыгали, проводили свободное время наши ребята, заметила однажды за своей спиной незнакомого парнишку, простоявшего неподвижно все время, пока я играла. И в следующие дни, стоило мне только сесть
за рояль,
он был тут как тут. Я видела, с каким интересом следят за моими занятиями полные любопытства, доброты и растерянности круглые глаза новичка. Мальчика звали Герман. Он просто стоял, не разговаривал, ничего.
Он позже меня попал в детский дом. В 1934 году его, беспризорника, с какой-то помойки привели. Его тоже вслед за мной отправили в Солотчу Рязанской области, чтобы откормить.
Герман родился 30 марта 1922 года в Туле в семье рабочего оружейного завода. Рано осиротел (ему едва исполнилось два года, когда умер отец, через несколько лет он лишился и матери), скитался без призора, пока не оказался
в детском доме. То, что он попал именно в Детский дом имени Ленина на улице Гоголя в Туле, было счастливой случайностью, во многом определившей его дальнейшую судьбу.
Музыка для Германа была в диковинку, и я, в меру своих сил, объясняла ему те азы, которые сама уже одолела. Дважды показывать не приходилось.
Осваивал Герман нотную азбуку моментально. Он стал пробовать играть на рояле и записался в оркестр к Ивану Михайловичу. В оркестре Герман играл на домре-теноре, это большая, толстая трехструнная домра. Мы не то что подружились, но, когда я играла, он всегда был рядом. Он услышит – и сразу бежит к роялю.
Герман быстро вошел в наш детский коллектив. Его яркая индивидуальность проявлялась разносторонне и всегда своеобразно. Помню увлечение Германа рисованием – это были рисунки акварелью на бумаге или фанерных листах. Он выдвинулся в число лучших художников нашего коллектива.
Летом наша огромная семья из 165 ребят и воспитателей снималась с места и со всем хозяйством переезжала в помещение какой-нибудь сельской школы, расположенной среди зеленого массива и обязательно поблизости от реки или большого пруда. Любимым нашим занятием было купание, и водную стихию мы осваивали кто как мог – у каждого был свой стиль плавания и прыжков в воду. Но самым интересным стилем владел Герман, за что и получил единодушное прозвище «Бегемот». Любили мы качели «гигантские шаги». Тут Герман тоже не имел себе равных по высоте прыжков и продолжительности полета.
Герман был всегда в гуще ребят, их влекли к нему добродушный характер мальчика, его юмор и большая физическая сила.
Была у Германа еще одна особенность: он умел говорить на очень низких звуках, хотя его мальчишеский голос ничем не отличался от голосов других ребят. Он потешал и веселил нас этим одному ему свойственным умением. И при распределении ролей в постановке «Борис Годунов» все решили, что на роль отца Варлаама годится только Герман с его «басом».
Во время спектакля, в середине сцены в корчме, на одной из реплик вместо густого баса отца Варлаама вдруг зазвучал мальчишеский голос, продолжающий роль, – это Герман бросился поддерживать падающую декорацию. В зале – взрыв смеха, а через несколько секунд все пошло своим чередом.
Герман всем охотно занимался, его никогда не нужно было упрашивать, он был легок на подъем, но душа
и сердце его принадлежали музыке.
В то время Тула входила в Московскую область. Это потом разделили.
Когда проводились детские олимпиады художественной самодеятельности,
мы выступали с оркестром в Москве на сводном концерте, на котором присутствовал министр просвещения Бубнов Андрей Сергеевич.
Были встречи с ним, и именно у него в кабинете я впервые увидела телефонный аппарат с диском. Министр даже показал мне, как им пользоваться.
Мы выступали на очень больших площадках в Москве, когда выступали лучшие коллективы детских домов.
Когда мне исполнилось 15 лет (а закон был такой, что после 15 лет надо было детей выпроваживать из детского дома: выводить, выводить, выводить), обо мне, как о талантливой девочке из детского дома, писали в тульских и московских газетах. Даже стихи складывали, и в тульской газете «Гудок» они были напечатаны.
В 1936 году Герман настолько был захвачен музыкой, что сочинил марш,
да такой симпатичный – со своеобразной яркой мелодией, четким ритмом.
По совету Ивана Михайловича Герман послал свое первое сочинение в училище при Московской консерватории. Там обратили внимание на индивидуальность и пригласили Германа в Москву. А про меня в газете «Рабочая Москва» была статья с фотографией, где кроме всего прочего было написано: «она будет переведена
в консерваторию». А тогда по всему Союзу собирали особо одаренных детей и должна была открыться центральная детская музыкальная школа
при консерватории.
Я закончила седьмой класс, меня никто в консерваторию не приглашает. А я-то уже настроилась
в консерваторию ехать – ведь в газете написано, не где-нибудь. Герману приходит приглашение. И вот один человек из московской детской комиссии, который хорошо нас знал и курировал наш детский дом, помогает им ехать, а меня в списке нет. Директор у нас поменялся, у нас была Мария Николаевна Чулкова, маленькая, горбоносая, губы вперед. Ну, такая мощная баба – она нас всех подняла на ноги. Она всех держала, даже 18-летние были. Она всех придерживала в детском доме, кто в этом нуждался. Но кто-то на нее настучал.
Ее сняли, и нам дали нового директора – кажется, Говоров. Новый директор начал всех подчистую выметать,
и в том числе меня, и определять в ФЗУ (фабрично-заводское училище).
Германа и еще несколько человек отправляют в Москву, а меня не пускают. Герман уже поехал на вокзал
за билетами в Москву. И там, на вокзале, Герман встречает нашего куратора. Он спрашивает Германа:
Тула, Гоголевская 53-б
– Ты что здесь делаешь?
– Мы приехали за билетом в Москву, а Лиду не пускают. Поедемте в детский дом, скажите, чтобы ее отпустили, – стал упрашивать Герман чиновника.
– Я не могу, у меня поезд. Я тебе записку напишу, – сказал куратор и написал записку директору детского дома.
Записка чиновника сделала свое дело, и меня отпустили. Я газеты подмышку и мы все вместе поехали в Москву.
Внимание! Удерживая курсор над изображением страницы, можно перейти на несколько страниц вперед или назад, |