 7
 |
Чья возьмет
Прибыв в Москву, я помчался в ВОК, к Ганштаку. От него получил письмо, адресованное директору Кисловодского Курупра Луцкевичу о немедленном возвращении мне комнаты и обратном вселении в эту комнату отца с вещами.
В Москве я пробыл всего лишь два дня. Побывал в своей московской комнате. Здесь уголок мой оказался пустым. Семён Руткин сообщил мне, что сестру мою Сусанну исключили из комсомола, сняли с работы на заводе, как дочь лишенного прав голоса и милиция выселила её из Москвы. Она забрала мои вещи, кровать с постельной принадлежностью, книги, ноты и уехала неизвестно куда.
Мне пришлось две ночи побывать у моих друзей Руткиных. Нервы напрягались до предела
В Москве, 26-го января получил письмо за подписью Ганштака на имя Луцкевича и в этот же день выехал в Кисловодск.
28-го января, как только остановился поезд на вокзале Кисловодска, я, как невменяемый, толкая пассажиров в вагоне, раньше всех выскочил из вагона и помчался к многострадальному отцу.
Отец съежившись, сгорбившись, голодный, укутанный одеялом, сидел на стуле, окруженный шкафами и другими вещами. Рядом с ним, в таком же наряде, стояла сестра Сусанна. Увидев меня, они тут же залились слезами, зарыдали. Я их успокоил и заверил, что комната будет нам возвращена, виновные будут наказаны за свои незаконные действия, за самоуправство и тут же, не теряя времени, отправился к директору Курортного Управления Луцкевичу с официальным письмом Ганштака.
Через 10 минут я уже был в кабинете Луцкевича. Я напомнил ему о нашей взаимно доброй встрече с ним, состоявшейся всего лишь один месяц тому назад. Затем заявил ему свой протест против незаконного безжалостного выселения моего беззащитного отца старика, моего иждивенца, со всеми домашними вещами из законно занимаемой комнаты на двор в такое суровое, зимнее холодное время и тут же вручил ему письмо предписание руководителя ВОК товарища Ганштак.
Луцкевич молча прочитал послание, подумал и, в связи с окончанием рабочего дня, обещал заняться моим делом завтра с утра.
Но ни завтра, ни послезавтра Луцкевич не принял никаких мер. Руководитель жилищного фонда Курортного Управления Баханов, который сам лично выселил из комнаты отца с вещами, явно преследуя свои цели, яростно протестовал против возвращения нам нашей комнаты. Когда мне пришлось встретиться с ним и поговорить с ним как следует, он отказался от своих коварных действий, свою вину свалил на милицию города, якобы выселение было произведено по распоряжению начальника милиции.
Начальник милиции, к которому я обратился со своим протестом, заявил, что «…выселили работники Курортного Управления, мы только, согласно их просьбе и заявления, оказали им содействие в выселении. Если они скажут вселить обратно, мы также окажем Вам содействие в этом».
Три дня я настойчиво оббивал пороги бюрократических кабинетов безжалостных работников Курортного Управления, милиции, Горсовета и никаких результатов не добился.
Луцкевич умолк, замаскировался, не стал показываться в Управлении, свалив мою жалобу и письмо Ганштака на рассмотрение и решение своих работников жилфонда, на того же Баканова.
В эти напряженные дни борьбы я вместе с родными был на дворе, на холоде, на сухомятке, без горячего обеда, и вместе полуголодные и темные ночи коротали на дворе.
Я вынужден был обратиться к прокурору города со своей жалобой. К сожалению, главный прокурор был болен, и я попал к его заместителю Малейко. Этот прокурор оказался бездарным человеком с коротким умом, дурак дураком. Он принял мою жалобу и ничего не сказал. Тогда я спросил его:
– А когда мне придти к Вам за ответом?
– Приходите завтра, – сказал он, отвернувшись от меня, – спросите в канцелярии, они скажут Вам результат.
Он два дня продержал в своем портфеле мою жалобу и никаких мер не принял и никакого ответа, хотя бы через канцелярию, не дал. Возмущенный до крайности, я ушел из прокуратуры и начал действовать дальше по другим каналам. Такое же бездейственное молчание было и в Горсовете.
Благодаря комсомольской закалке двадцатых годов, я крепился, не падал духом и продолжал борьбу с чиновниками.
По совету одного юриста Кисловодска я подал телеграмму о моем критическом положении в Ростов, краевому прокурору, просил его оказать мне срочную помощь. Параллельно с этим, я обратился к юристу КурУпра, поставил его в известность о принимаемых мерах, вплоть до обращения в Центральные органы власти и показал ему телеграмму, адресованную Краевому прокурору. К моему счастью, этот юрист оказался сильным, влиятельным и требовательным в своих решениях. Он тут же обратился к Луцкевичу с категорическим требованием о немедленной даче указания своим ответственным работникам по жилфонду о возвращении нам незаконно изъятой комнаты. При этом он при мне заявил Луцкевичу: «Если это требование сегодня же не будет выполнено, я официально сниму с себя всякую ответственность за последствия». Только после такого ультиматума юриста КурУпра, в этот же день, на пятый день моей борьбы, нам вернули комнату и переселили с вещами со двора в комнату. Но при этом, работники жилфонда потребовали от меня расписку такого содержания: «Если в течении 10-ти дней расследования дела, по выяснению социального положения моего отца, окажется, что отец мой из «бывших» и лишен избирательных прав, я обязуюсь беспрепятственно освободить комнату». Такую расписку я дал, не задумываясь, потому что был уверен в исходе расследования.
Наконец, после двухнедельного «проживания» на дворе, 5-го марта мы вернулись в свою комнату, расставили вещи по своим местам, произвели генеральную уборку комнаты и большой крытой остеклённой веранды. Первые три дня 5-7 марта, мы не выходили из теплой, уютной комнаты - отдыхали, высыпались, нормально питались. Эти дни были для нас самыми счастливыми днями.
Внимание! Удерживая курсор над изображением страницы, можно перейти на несколько страниц вперед или назад, |
