 51
 |
Белые мародеры
Зная, что регулярная Красная Армия идет победоносно со стороны Астрахани, освобождая города и села от беляков, белогвардейцы нашего города насильственно, под страхом (угрозой) расстрела, мобилизовали молодежь нашего города от 18-ти лет и выше. В их число и мой сын Артюша попал после своей болезни тифом, его зачислили в стрелковую часть.
Потом они начали грабить население города, устраивая бесконечные обыски.
Рассказывает Арам
В конце декабря 1919 года в городе стало тихо, видимо, белые готовились удрать из города, чтобы
не встретиться с Красной Армией. Но перед уходом солдаты решили насладиться виноградным вином
из нашего подвала, в котором было 10 бочек отличного вина, половина которого принадлежала двоюродному брату отца.
Было кругом тихо и спокойно. Семья наша в полном сборе была дома. С нами был еще мой дядя Христофор, брат мамы, который пришел повидать нас. Вдруг совсем неожиданно, среди белого дня,
в нашем дворе очутились толпы белогвардейцев. В руках у них были ведра, бутылки, маленькие бочонки, кувшины. Мы поняли, что к нам пришли грабители.
Мы закрыли двери на замок, окна заложили подушками и на всякий случай в руки взяли три охотничьих ружья, заряженных крупной дробью. Мы решили: если будут ломать дверь в дом, будем стрелять, защищаться. Два ружья взяли отец и я, а третье – дядя Христофор. Через стеклянные двери и тамбур нам было видно, что творится во дворе, а они нас видеть не могли.
Двое прикладами винтовок сбили крепкий замок двери подвала. Дядя Христофор хотел стрелять,
но отец не разрешил, сказал: «Будем стрелять, если станут ломать наши комнатные двери».
Как только сбили замок и открыли двери подвала, все лавиной хлынули в подвал стихийно, как голодные шакалы. В подвале одна бочка была с медным краном, она была приготовлена для продажи вина в розницу. Мы боялись, что грабители, открыв кран, станут наливать ведро за ведром, не закрывая кран, будут лить вино как воду.
В подвале они открыли медный кран большой бочки и, не закрывая кран, толкая, сбивая друг друга, начали наполнять вином свои посуды, как воду, бесконечно льющуюся в артизиане и бассейне.
Грабителей было настолько много, что они не вмещались во дворе. Многие были на улице, ждали,
пока освободится для них место в подвале. Но были и такие нахальные смельчаки, которые забирались
на крышу сарая со стороны соседа и, размахивая револьвером, грозя расстрелом, требовали, чтобы
для них налили вино в их посуды и подали им на крышу сарая.
Как бы тяжело и рискованно ни было, чтобы не допустить разлива всего вина со всех бочек на пол подвала, под видом оказания помощи белякам и установления порядка я отправил в подвал своего сына Арама, для того чтобы он взял там в свои руки управление медным краном, чтобы только с одной бочки, которая с краном, брали вино.
Рассказывает Арам
Чтобы вино не разливали на пол, отец выпустил меня во двор, чтобы я пробрался через толпу. Когда я через двор шел к подвалу, один из стоящих на крыше сарая с пистолетом в руке стал кричать: «Возьми мою посуду, налей вина, иначе убью тебя».
Я с трудом прошел в подвал под видом оказания помощи в отпуске вина. Там был шум, ругань.
На полу уже было много вина. Я пролез к бочке с краном. Меня втиснули между двумя бочками,
я едва дотянулся до крана. Я крикнул:
– Кто хочет быстрее получить вино, становитесь в очередь, не мешайте друг другу, не толкайтесь, тогда буду наливать вино в вашу посуду.
Когда вино в бочке с краном кончилось, на улице вдруг послышался шум. Оказалось, офицер более высокого ранга, увидев идущих воинов по Александровской улице с различной посудой, наполненной вином, прискакал на лошади к нашему дому.
Суровый офицер грабителям грозил расстрелом за нарушение воинской дисциплины и за бандитизм
в такое опасное время. Некоторым из них достались удары плетью, другие удрали. Один кавалерист
с трехведерным бочонком не успел на своем коне удрать. Офицер несколько раз хлестнул его плетью, приказал бросить бочку и тут же вернуться в свою часть.
Кавалерист безоговорочно бросил бочку на землю, бочонок треснул, и всё вино разлилось на земле.
Так он расправился со всеми и разогнал всех, кто в это время был здесь и в подвале, с вином и без вина.
Улица опустела. Я вышел из подвала едва живой.
Когда все ушли, а я был еще во дворе, появились два пьяных с карабинами. Одними из первых они уже побывали в подвале, и пришли снова. Один из них вел себя нахально. Они вошли в подвал. Один другому говорит:
– Хочешь увидеть, как будет бить винный фонтан, когда я прострелю бочку?
– Мы уже получили удовольствие, напились вина, зачем же разливать вино на пол, – начал его успокаивать второй.
Я тоже стал просить его не губить вино, просил пожалеть нас. Наконец он немного успокоился,
и товарищ уговорил его уйти из подвала. Я закрыл ворота и вошел в дом.
Меня похвалили за смелость, посочувствовали за то, что в подвале мне потрепали грабители нервы,
и в конечном счете порадовались, что обошлось без кровопролития. Дядя, тоже удовлетворенный нашей выдержкой, попрощался с нами и спокойно ушел домой.
После того как всё стихло, никого уже не было около нашего дома, соседи наши, видевшие всё, что произошло около нас, рассказали нам, что солдаты-грабители по всей улице вереницей шли с ведрами
и другой разной посудой, наполненной вином. Шли они на окраину города, где была расположена ихняя часть. Это было такое зрелище, что вся улица была полна людьми нашего города. Одни из них возмущались поведением беляков, другие смеялись от такого интересного, необычного зрелища.
Вскоре, после ухода дяди Христофора, пришли ко мне два офицера, стали меня обвинять в том, что якобы я нарочито спаивал солдат для того, чтобы Красная Армия, уже приближающаяся к нашему городу, застала их врасплох, легко обезоружила пьяных солдат и офицеров и без боя захватила город. Предъявляя мне такое серьёзное обвинение, хотели арестовать меня и повести в свой штаб.
Но, к моему счастью, в этот самый тяжелый для меня момент появился у меня в офицерской форме, несколько возбужденный и встревоженный старший сын помещика Левашева, у которых в прошедшее мирное время, до Октябрьской революции, я бывал много раз и охотился на их земле, в лесу, рощах и полях. Их имение находилось в 40 километрах от нашего города, недалеко от Левокумска. При этом хочу сказать, что вся семья Левашевых издавна относилась ко мне очень хорошо, дружелюбно и доброжелательно. Принимали меня в своем имении приветливо, во время обеда сажали за свой обеденный стол, разрешали свободно охотиться на их территории. Точно так же хорошо принимал и я их у себя дома. Угощал обедом, дичью и вином, когда они приезжали в наш город. Такое добродушное человеческое взаимоотношение сохранилось у нас навсегда.
Так вот, сын Левашева, оказавшийся в белой армии, в офицерской форме, как только пришел ко мне, в присутствии двух офицеров спросил меня:
– Николай Артемович, что у вас тут произошло?
Я ему рассказал всё подробно: и что солдаты разломали замок подвала, вошли туда и разворовали две бочки вина, часть пролили на пол подвала, теперь эти два офицера пришли ко мне с обвинением, как будто я их нарочито напоил, и хотят меня арестовать и повести в штаб.
По офицерскому чину Левашев был постарше их. Он сразу обрушился на них и сказал сердито:
– Не Лачинова, хозяина подвала и вина, надо арестовывать, а тех солдат, которые ограбили его две бочки вина и позорно нарушили нашу воинскую дисциплину.
Тут же предложил мне пойти с ним на сборище солдат, чтобы я указал ему тех, кто был зачинщиком разбоя. Он выстроил весь отряд солдат в один ряд и говорит мне:
– Сейчас мы пройдем по ряду, посмотрите в лицо каждого, и кого вы узнаете, скажите мне.
Мы прошли весь ряд, но никого я не обнаружил и сказал ему, что не вижу здесь ни одного из тех, которые были у меня во время разбоя. Тогда он крепко поругал солдат, призвал их к сохранению и соблюдению воинской чести, потом перед всеми солдатами принес свои извинения мне за недостойное поведение солдат и сказал:
– Идите, Николай Артемович, спокойно домой, и если кто-либо из наших военных посмеет вас обидеть, срочно сообщите мне, я немедленно приму соответствующие строгие меры.
Всех отпустил, и сам ушел в штаб.
Но ночь была у нас неспокойная, наоборот, была тревожная и опасная для нашей жизни. Когда настала глубокая ночь, мы уже были в постели, раздался стук в стеклянные двери нашей комнаты. Двое военных вошли во двор, подошли к дверям и стали вызывать:
– Хозяин, открой, дай нам, пожалуйста, четверть вина.
А сами, оказывается, уже приготовили у входа в подвал бочонок примерно 10-ти вёдерный для вина.
Я, не открывая двери, отвечаю:
– Вина у меня нет, всё вино, какое у меня было, всё разграбили, растаскали солдаты.
Один из них долго простоял у двери, настаивал, чтобы я открыл ему двери, а рядом с ним в черной бурке спрятался за дверью. Я его заметил, а он, наверное, думал, что я его не вижу. Наконец, они ушли со двора.
Немного погодя опять один военный пришел, постучал, вызвал меня по имени и отчеству:
– Николай Артемович, открой, пожалуйста, дай мне четверть вина.
Я его сразу узнал. Это был тот самый рябой красноармеец Красной контрольной роты, которая была у нас в 1918 году. Это он был рассказчиком, анекдотчиком, который откровенно рассказывал и о том, как, когда короткое время служил в отряде Махно, часто делали обыски в домах в населенных пунктах, которые занимали махновцы, затем грабили их и уходили дальше. Потом, как он говорил, ему такая анархическая политика Махно не понравилась и он перешел на сторону красных, служил в Красной контрольной ротe под командованием Ивана Пивнева. Теперь он очутился в отряде белогвардейцев.
Я ему сказал то же самое, что было сказано первому пришельцу, что у меня вина нет, и двери я не открою. Он, подлец, постоял немного около двери и ушел.
Мы поняли, что за нами охотятся, добиваются проникнуть в дом, чтобы сделать свое черное дело – ограбить, а если будем сопротивляться, и убить нас и уйти. Но из их затеи ничего не получилось,
им не удалось исполнить свою задумку.
И наконец, после побывавших у меня во дворе бандитов пришел более категоричный и смелый воин. Приказным тоном начал требовать, якобы по приказанию его командира, отпустить ему вина в его посуду
и сказал при этом:
– Если не дадите вина, тогда придет вооруженный отряд в составе 20 человек, вам тогда худо будет.
Я тоже таким же строгим тоном, как он, ответил ему, не открывая двери:
– Если вы вздумаете сотворить такое злодеяние, знайте, что живым от нас вы не уйдете.
Он подумал, потом сказал: «Посмотрим», и ушел.
Мы все окна и двери закрыли плотно подушками, одеялами, мягкими матрацами и покрывалами,
чтобы в случае обстрела нас пули не проходили в комнаты.
Семья, за исключением меня и сына Арама, залегла, со слезами, на полу ближе к стене, а мы вооружились своими охотничьими ружьями с расчетом, если будут ломать двери или окно, чтобы нашим залпом уничтожить их. В таком страшном напряжении прошла ночь для нас.
Но больше никто не появлялся к нам с угрозами, и не случилось никакого нападения на нас.
Видимо, смельчаки разбоя побоялись совершить преступление против нас, чтобы не пострадать самим
в последнюю ночь своего пребывания в нашем городе.
Внимание! Удерживая курсор над изображением страницы, можно перейти на несколько страниц вперед или назад, |
