Заболел тифом Артюша, он был в бреду, с высокой температурой. Отец и мать, потеряв надежду на его спасение, пригласили армянского священника, чтобы он отпел уходящего из жизни. Тот покрестил Артюшу и обрызгал его священной водой своим большим серебряным крестом. Артюша, находясь в таком тяжелом состоянии, вытянул правую руку и стал просить священника: «Давай, давай мне больше священной воды». Был в бреду, а понял, что перед ним священник в своей рясе. Священник выполнил просьбу больного, вылил много священной воды на его одеяло и ушел.

После ухода священника, через час или два, мама посмотрела на Артюшу – он спокойно спал и легко дышал. Когда он проснулся, мама проверила его температуру, увидела, что температура пошла на спад. Произошло чудо. Артюша час за часом стал поправляться. Через сутки температура стала нормальной. Мама стала часто менять всё постельное белье. Протерла его тело теплой водой. Он почувствовал себя легко и опять заснул.

На следующее утро температура опять была нормальной. Еще через сутки Артюша стал себя чувствовать ещё лучше – заговорил нормальным голосом. Так он вскоре избавился от сыпного и возвратного тифа. Когда Артюша немного окреп, он стал вставать и мало-помалу похаживать дома. Затем стал выходить во двор и вскоре окончательно выздоровел.

Мама и папа рассказали Артюше, что Красная рота с Пивневым покинула наш город, поблагодарив всех нас за внимание и добро, за помощь больным солдатам. Пивнев сказал, что в наш город скоро могут придти «беляки» и что сами они отправляются в сторону Астрахани, чтобы там соединиться с регулярной Красной Армией, и попросил оказать помощь оставшимся 16 бойцам, больным тифом.

 

Вскоре после выздоровления Артюши одновременно заболели тифом я и мой младший брат Ваня.
И мы испытали сыпной и возвратный тиф. Мама лечила нас уже проверенным методом.
Но одна деталь её лечения запомнилась мне на всю жизнь. Она брала в правую руку горсть соли, сжимала эту соль в руке и начинала крестить правой рукой над нами, выговаривая шепотом какие-то непонятные слова. При этом она начинала сильно икать, зевать до слёз и выплёвывать. После такого заговаривания
ей становилось очень плохо и тяжело до самого сна. Я ей говорю, что если так тяжело ты переносишь
и переживаешь наше лечение, лучше прекрати это лечение, мы и так выздоровеем. Она оставалась при своём убеждении и говорила: «Так надо».

Мы стали поправляться, восстановилась нормальная температура, у нас появилось желание хорошо покушать, но мама строго соблюдала режим питания, предписанный для больных тифом. Когда вся наша семья ушла на похороны папиного брата, я и Ваня остались одни.

в 1919 году умер Афанасий Минаевич, двоюродный брат Николая Лачинова

Уходя, мама строго наказала не трогать на плите казан с готовым обедом «бешбармаком» и предупредила: «Если вздумаете поесть – можете умереть, потому что это тяжелая пища. Такой обед готовят только для здоровых людей».

Когда все ушли, мы решили немного попробовать вкусный обед – мелкие куски баранины с домашней лапшой, изготовленной на мясном бульоне. Сдуру мы нажрались досыта и вскоре заорали от боли в животе. От адской боли чуть не отдали душу Богу.

К счастью, мама раньше всех вернулась домой и приняла все меры для нашего спасения.
К вечеру боли прошли, опасность миновала. Вызывает удивление, что мама и папа, долго и больше всех находившиеся в контакте с больными тифом, с нами и бойцами Красной роты, сами не заболели тифом.
Не заболели и наши сёстры – Галя и Сусанна. Благодаря заботам моих родителей все заболевшие тифом выздоровели, спаслись от смерти. Один только дедушка первый заразился где-то тифом, принес в наш дом эту заразу и ушел от этой болезни из жизни.

Мои родители, сердобольные и добродушные, стали активно ухаживать за больными бойцами и лечить их теми же средствами, какими лечили Артюшу, и питали их легкой пищей, доступной для больных тифом. Через три недели смертельная опасность миновала, все 16 бойцов стали выздоравливать.

Тогда отец, как официальный квартальный староста, обратился к главврачу городской больницы, сочувственно относившемуся к героям Красной Армии, и рассказал ему о положении 16 бойцов, больных тифом, и попросил его принять их на лечение в больницу как местных горожан.

Главврач дал согласие и попросил привести больных мелкими группами, чтобы горожане не обратили на это внимания. За два дня все бойцы перекочевали в больницу. Там их долечивали и по мере выздоровления по 2–3 человека выписывали, и они тихо уходили из города. Некоторые из них присылали благодарственные письма без обратного адреса.

Белогвардейцы вошли в город в январе 1919 года. Среди них в основном были русские, но немало было и воинов горной, кавказской национальности.

В город они вошли спокойно, без боя, потому что воевать было не с кем. Белогвардейцы устраивали облавы и обыски и всячески бесчинствовали в городе. Были они и у нас. Золотых или других богатых вещей у нас не было. Взять у нас нечего. Были у нас только охотничьи двуствольные ружья: одно – тульского производства, и два – немецкого (Sauer – три кольца), и еще одно, несколько уменьшенное, очень красивое уникальное ружьё. Это ружьё было куплено в Армавире в 1919 году.

Когда они узнали, что отец охотник, известный не только в городе, но и за его пределами, и что он член Союза охотников и что сыновья тоже охотники, они охотничьи ружья не тронули, а вот малое, самое красивое, сняли со стены и сказали: «Это детское ружьё вам не понадобится, а нам пригодится». И ушли.

Белогвардейцы находили заболевших тифом красноармейцев и сочувствовавших им людей, на глазах горожан зверски и безжалостно избивали их, потом рубили шашками, убивали или вешали на деревьях бульвара на обозрение.

Я, 14-летний мальчишка, не раз был свидетелем таких зверств. На углу улицы Александровской и Бульварной, где часто собирался народ, я проник в гущу людей и увидел, как несколько белогвардейцев избивали молодого человека. Я узнал его, это был приказчик магазина скобяных товаров Лихачёва, находившегося против нашего дома. Он никакого отношения к Красной Армии не имел. Как он попал в руки белых, было непонятно. Когда его хлыстнули плетью по шее, он, бедный, приложил левую руку к больному месту. В это время другой бандит шашкой с размаху ударил его по шее. Голова повисла на коже, половина руки с пальцами упала на землю рядом с погибшим. А когда я пошел на бульвар, я увидел на деревьях одиннадцать повешенных.

 

Как-то беляки обязали горожан придти к 12 часам дня на базарную площадь на митинг.
По указке пьяных офицеров сотни людей стали вокруг центра площади.

После этого появился вооруженный конный отряд, который полукругом стал позади собравшейся толпы. В центре площади стоял электростолб. Рядом с ним был вкопан еще один столб. Между столбами была натянута витая проволока. Солдаты принесли стол, поставили его между столбами под проволокой. На стол поставили две табуретки, и одну табуретку поставили около стола. Палач, забравшись на стол и на табуретку, повесил на проволоку 7 верёвок с петлями. Под конвоем привели 7 пленных красноармейцев. Среди них был прославленный герой Гражданской войны, красный командир Кочубей. Командир конвоя предложил пленным снять одежду до нижнего белья (они были в гражданской одежде). Они покорно подчинились и сняли одежду. Один из офицеров обратился к народу и представил пленных как врагов России, за что они заслужили высшую меру наказания через повешение. Палач, встав на табуретку возле стола, залез на стол. Офицер поодиночке объявлял фамилии смертников, приказывал подняться на стол, а там – на табуретку. Палач накидывал через голову на шею петлю и затем рывком вытягивал из-под ног смертника табуретку. Так прошли свой последний путь все 7 смертников. Когда все уже были повешены, бойцы конного отряда вдруг подняли винтовки, защёлкали затворами, чтоб дать залп выстрела по висевшим. Но один офицер во все горло крикнул на них и запретил стрелять.

Кавалерия удалилась, армейцы все ушли, народ в подавленном настроении стал расходиться.
Я тоже решил уйти. Впереди меня шли два пьяных офицера. Они подошли к толстому дереву на краю тротуара первого дома от площади, на которой был повешен человек еще до происшествия на площади. Один из офицеров остановился около повешенного и со словами: «Тебе земля нужна? Советская власть нужна? На, бери, сволочь!», начал бить щелчками (плетью?) по глазам мертвого. Чувство страшного гнева, возмущения, неприязни к чудовищной жестокости переполняло мою душу и моё сознание.

Кочубей, Иван Антонович
В начале 1918 года с братом и тремя станичными друзьями организовал конный красногвардейский отряд, во главе которого участвовал в обороне Екатеринодара от Добровольческой армии. С июня – командир конного полка, осенью командовал 3-й Кубанской кавбригадой 3-й стрелковой дивизии 11-й армии, затем – 2-й бригадой Особой кавдивизии 12-й армии.

В ночь на 19 февраля 1919 года вместе с женой, начальником штаба А. С. Роем
и группой из 8 бойцов Кочубей выступил из селения Промысловка через пески в направлении Святого Креста, где надеялся встретить части Д. П. Жлобы.

Поход по зимней пустыне завершился трагически. Многие люди погибли, а сам Кочубей, заболевший тифом, его жена и несколько уцелевших бойцов попали в плен к белогвардейцам, которые выбили из Святого Креста красные части. Согласно одной из версий, комендант города, генерал Чернозубов, долго уговаривал Кочубея перейти на сторону белых.

Телеграмма командарму Добровольческой армии гласила: «Военно-полевым судом командарм 3-й Кавбригады 11-й армии Иван Антонович Кочубей, рождения 1893 года, уроженец станицы Александро-Невской, приговорён к смертной казни через повешение. Приговор приведён в исполнение 22 марта в 6 часов вечера».

Кочубей был повешен на базарной площади в городе Святой Крест 22 марта 1919 года.

В разгар бесчинств белогвардейцев, к нашему удивлению, к нам вдруг пришёл красный командир-комиссар Могилин, который у нас столовался, и попросил укрыть его от белогвардейцев на несколько дней. Он был в гражданской одежде и назвал себя коммерсантом. Стал жить у нас, иногда уходил в город «по своим делам».

Как-то отец пришел домой расстроенный, он сказал, что трое белогвардейских офицеров ходят по домам и по Александровской улице, что, возможно, зайдут к нам. Отец предложил Могилину на всякий случай подняться на чердак и там притаиться.

Офицеры зашли к нам, спросили, есть ли у нас квартиранты. Отец сказал: «У нас семья большая, вот ютимся в этих двух комнатах». Они бегло одним взглядом осмотрели обе комнаты и ушли.

Дня на 3 отцу пришлось устроить Могилина в больницу, под видом больного, потом он опять вернулся к нам, потом, спустя две недели, он поблагодарил нас за сочувствие, прием, человечность и спасение, которые мы, рискуя жизнью, оказали ему, тепло попрощался с нами и тоже ушел из города в неизвестном направлении.

Через два месяца мы получили от него благодарственное письмо без адреса, о том, что он жив и здоров.