АКУЛА. (зарисовка с натуры)

После напряженной и порой однообразной работы хорошо выйти на корму, пройтись по "парку отдыха", когда все "аттракционы" уже не работают и смиренно ждут следующего дня, пройтись мимо зондов - каруселей, супер-самолетов и прочей техники. Иногда до слуха со шлюпочной палубы доносятся привычные уже слова матросов, свободных от вахты играющих в домино: "Куда бьешь", "резче!", "Ряха будет", "Рыба".

Здесь же, на корме, покой. В одном из уютных уголков этого парка, где то между кран - балкой, напоминающей жирафа, и кучей чугунных болванок непонятного происхождения, пристроился художник-романтик Миша Канаян. Мне лично его творения доставляют меньше удовольствия, чем смотреть на процесс их создания.

Подойдя к этюднику и покрутив головой, как голубь перед тем как клюнуть зернышко, он кладет на полотно мазок. Затем ноги его дают задний ход рисунком "па де кале", а тело вибрирует от созреваемой в душе мелодии. Удалившись таким образом на расстояние, которое позволяет обстановка, он останавливается и, присматриваясь к картине, вновь 3-4 раза покрутит головой. И тут можно определить - удачным ли был мазок. Если удачным, то Миша взрывается и песня вырывается из него без ложной скромности. В начале рейса это были преимущественно арии из различных опер, а теперь все чаще и чаще "Без женщин жить нельзя на свете...". Если же мазок лег плохо, то вибрация тела затухает или та же песня очень неуверенно влажным потоком спадает из его уст.

Удивляешься и любуешься неистощимой энергией этого человека, его поэтичной натуре и жизнерадостности.

На корме в это время редко бывает многолюдно, видимо поэтому здесь так хорошо отдыхать, погрустить, полюбоваться природой - океаном. Так было и в этот вечер. Я стоял на корме и смотрел на воду также неопределенно и задумчиво, как обычно смотрят на огонь у костра. И вдруг, как кнут пастуха, атмосфера содрогнулась от возгласа: "Акула.а.а!". По моему, одно только упоминание об акуле приводило в ужас отдыхающих "дикарей" Галаппагоса, Крыма и побережья Клязьменского водохранилища. А тут ... Спокойствие? Не тут то было. Всё вдруг пришло в движение.

Люди бегали радостно возбужденные с веревками и кусками мяса. Художник исчез. Вдоль бортов уже не хватало мест, чтоб встать. Общий азарт дошел и до меня - АКУЛА!!! Через минуту я уже мчался, не разбирая ступенек, на швартовочную палубу, сжимая в руках снасть и кусок мяса. Только бы успеть! Здесь еще можно было пристроиться и мне удалось выкинуть свою снасть. Веревка, то есть фал, постепенно распрямился и поплавок отходил все дальше и дальше от борта.

Если посмотреть сверху, то могло показаться, что судно, чтобы не дрейфовать, привязано к воде множеством белых нитей.

Как потом выяснилось, акул было четыре. Когда вытаскивали первую акулу на шлюпочную палубу мчался Миша с ножом в руках и еще какими то приспособлениями, типа циклевок, и кричал: "Не портьте шкуру! Дайте мне! Я сам ее разделаю!". Тело его уже не вибрировало, а скорее содрогалось. Возбуждение нарастало. Теперь уже все спешили на шлюпочную палубу посмотреть на пойманную акулу и поздравить будущего обладателя акульих атрибутов.

За рейс это была не первая акула и, хотя технология разделки ее туши была отработана, интерес у зрителей не пропадал.

- Посмотри, что у нее в животе.
- Не портьте шкуру!
- Это самец?
- Живучая, зараза..
- Смотри укусит!
- Сейчас я ей ..
- Не портьте шкуру

Изъятая из родной стихии, подвязанная фалом, она и здесь, на палубе, представляет собой грозную силу. Любое ее движение отбрасывало любопытных на многие метры. Но через некоторое время круг опять стягивался и вновь раздавалось:

- Зубы целы?
- Плавник брать будешь?
- Сердце все бьется!
- Не портьте шкуру!

Мне тоже посчастливилось в тот вечер поймать акулу до того, как спокойный голос капитала объявил "Даем ход". Так и закончился тот день. А я, еще не зная, что буду писать эти строки, чистил акулью челюсть, желая удовлетворить любопытство своих сынишек. Наверное, потом возглас "АКУЛА" их тоже будет повергать в страх, если к этому времени слово "акула" не будет легендой.

1979 год, «Дмитрий Менделеев»