9

 

 

Пришел я домой обедать.

Мама подала мне обед, а сама угрюмая, печальная, едва сдерживала слезы. Я понял, что что-то случилось, но молча продолжал обедать. Мама продолжала печально смотреть на меня. Сурен сидел в углу, тоже подозрительно смотрел на меня. Так дали мне спокойно пообедать. Потом мама подошла ко мне, протянула руку с бумажкой и говорит: «Прочти эту бумажку, что тут пишут, я никак не могу понять». Эти слова она произнесла тихо, вроде бы спокойно, но прозвучали они голосом полным тревоги.

 

Я взял из ее дрожащих рук
не простую бумажку, а официальную телеграмму от Сусанны.
Когда я прочитал эти трагические строки, я буквально остолбенел, онемел, минуту молчал,
ничего не мог сказать маме.

 

Я ее успокоил, как мог, и ушел на работу.

 

Я сейчас не в состоянии что-либо предпринять в защиту отца и Сусанны. Думаю, что они еще напишут о себе более подробно с места своего пребывания. Нам нужно мужественно пережить эту новую беду, собраться с силами, поправить материальное положение, потом принять соответствующее решение.

 

На четвертый день после получения телеграммы я получил от Сусанны почтовую открытку следующего содержания:

«Дорогие Арам и мама! Нас внезапно забрали, ключ от комнаты взяли. Все, что было в комнате, все пропало. Наши документы и справки мои тоже забрали, сказали, что нам теперь никаких документов и справок не надо. Наверное, они знают, что нам осталось недолго жить. У нас нет ни денег, ни продуктов, ни вещей. Везут в товарном вагоне под конвоем, а куда везут – не известно. На товарной станции Кисловодска перед отправлением эшелона товарных вагонов зачитали списки. В списках ты тоже числишься. Сказали, что тебя из Крыма тоже заберут. Приготовь себе запас на дорогу и приобрети парикмахерские принадлежности, чтобы в случае, если отправят, работать на месте высылки парикмахером и с голоду не умереть. Прощайте, дорогие. Сусанна и папа».

 

Как стало позже известно, эта открытка была написана ею в товарном вагоне, переполненном малыми и большими, мужчинами и женщинами, изгнанными из Кисловодска незаконно, без решения суда или какого-либо другого решения. Сусанна бросила эту открытку через окошко вагона на платформу кавказской станции, на которой поезд остановился на короткое время. К счастью, какой-то добрый человек поднял открытку, прочитал ее, и, пожалев их и нас, опустил открытку в почтовый ящик. Таким образом, открытка дошла до нас.

Эта открытка потрясла нас еще сильнее и тревожнее, чем месяц назад, когда я выезжал в Кисловодск по делу выселения отца из комнаты. Такой произвол, такая чудовищная расправа с ни в чем неповинными простыми советскими людьми была осуществлена работниками кисловодского отделения ОГПУ.
Точно такая же участь постигла граждан курортных городов кавказских Минеральных Вод – Ессентуков, Пятигорска и Железноводска. И всего набралось таких изгнанников из своих родных мест около 20 товарных вагонов. Эта «кампания» была названа: «Фильтрация Кисловодска» и других названных выше городов.

Кисловодчан везли в четырех вагонах в сопровождении вооруженного конвоя в ужасных, нечеловеческих условиях – как скотину везут на убой. Все изгнанники были взяты из своих квартир точно так же, как забрали моих родных – внезапно, безоговорочно. Методика и план захвата были одни и те же. Люди оказались в товарных вагонах без денег, без продуктов, без запасной одежды и постельных принадлежностей. В вагонах не было туалетов. На товарной станции Кисловодска, где их погружали в вагоны, на каждый вагон были выданы по несколько ведер, чтобы в эти ведра опорожнялись из-за отсутствия уборной. При этом конвоиры строго предупреждали, что в пути эшелон периодически будет останавливаться в поле на 5 минут, в это время двери вагонов будут открываться, все граждане должны будут выбросить из ведер накопившиеся нечистоты и вернуться на свои места. Бедные люди не знали, куда им деться от стыда и позора, от такого нравственного падения, к которому их привели бездушные и аморальные работники ОГПУ.

В такой мрачной обстановке великомученики находились более 10 дней и ночей, пока не привезли их в Челябинск, оттуда в Ачинск и далее на конечное место лесозаготовок.

 

На второй день после прочтения открытки мама вся распухла на нервной почве. Глаза ее едва виднелись из-за опухоли, появившейся на веках. Дети плачут, я сходил с ума, не знал, как мне поступить и начал терять надежду в реабилитации отца, сестры, да и самого себя.

Находясь в страшном отчаянии, подавленный, в середине мая месяца 1933 года я решил открыть свою душу моему другу Василию Аверченко, работавшему инструктором культчасти Южберкрыма. Рассказал ему обо всем случившемся с отцом и сестрой, о гонении моей семьи клеветниками, показал различные официальные документы, справки, решения о неоднократной реабилитации отца.

Аверченко внимательно выслушал меня, посочувствовал и убедил меня в том, что надо принять срочные меры по реабилитации отца и возвращении его и сестры из ссылки и что я выйду из этого положения победителем. У меня был дарственный пистолет – дамский наган, подаренный мне в 1930 году в Москве моим большим другом, покойным Львом Руткиным, начальником канцелярии ОГПУ. Учитывая мое тревожное положение, во избежание неприятностей на этой почве, я подарил этот пистолет Василию Аверченко. По окончании нашего откровенного дружеского разговора он проводил меня из Мисхора в Алупку, там мы тепло, сердечно попрощались.

В какой-то мере я успокоился, встряхнулся, подбодрился, но страх с меня не спадал. Как только появлялась в Алупке ялтинская легковая черная машина, мне казалось, что эта машина прибыла, чтобы забрать меня с мамой и детьми, так же как они забрали отца и сестру в Кисловодске.

Мама тоже немного свыклась со сложившейся судьбой, полечилась, нервы нормализовались, опухоль сошла с нее, общее состояние улучшилось. Мне стало легче дышать, работать и действовать.

Спустя несколько дней после встречи с Аверченко я поехал в Ялту к своему школьному другу Николаю Козлову, с которым учился в одном классе/группе и вместе с ним окончил Кисловодскую среднюю школу в 1925 году. Коля Козлов был активным участником школьного оркестра народных инструментов, играл на гитаре. Теперь, работая в Алупке, Мисхоре, бывая периодически в Ялте, я однажды совершенно случайно встретил его там на улице. Встреча была радостной, приятной. Тогда я узнал, что он живет в Ялте, работает в качестве врача-хирурга, пользуется в городе большим авторитетом. Мы обещали не забывать друг друга, поделились своими почтовыми адресами и разошлись.

С Колей Козловым я также подробно поделился своим горем. Я был очень расстроен. Видя мое тяжелое положение, и некоторую растерянность и неуверенность в своих действиях, он оказал на меня сильное, убедительное воздействие. Предложил мне не падать духом, смелее и решительнее действовать.

После такого не только эмоционального, но и психического воздействия, оказанного на меня Козловым, я почувствовал облегчение и уверенность.

 

 

Две встречи с моими друзьями-доброжелателями дали мне возможность крепко почувствовать под собой почву. Я решил решительно, не теряя ни одного дня, действовать по реабилитации отца. Я написал протест против незаконных действий работников Кисловодского отделения ОГПУ и отправил в Кисловодск на имя начальника этого отделения. В своем обращении я указал, что клеветники своими ложными доносами на отца с 1928 года преследуют мою семью, что отец мой неоднократно официально был реабилитирован, оправдан. Последняя реабилитация была в марте 1933 года, и после этого спустя лишь месяц, в апреле этого же года отца и сестру внезапно, без всяких опросов, допросов и решений забрали и на другой день отправили в товарном вагоне в Челябинск, а оттуда в Ачинск.

Я просил его лично заняться расследованием дела моего отца и сестры и принять срочные меры по возвращению их из Ачинска, просил принять меры по сохранению моей комнаты и всех вещей, конфискованных его работниками. При этом я написал ему, что по окончании срока моей работы в Крыму, где я нахожусь по командировке Всесоюзного объединения курортов, я приеду в Кисловодск, чтобы занять там свое прежнее положение.

Ответа на свое послание я не получил от начальника. Второе, более подробное, документально обоснованное письмо-жалобу я отправил в Москву на имя председателя ОГПУ товарища Менжинского и просил его спасти моих ни в чем неповинных родных, вернуть их из Ачинска и наказать клеветников из Прикумска и Кисловодска, по вине которых родовая моя семья не впервые страдает и переживает.

Затем я подробно рассказал обо всем случившемся с моими родными в Кисловодске, а также о моем тяжелом моральном, душевном и материальном положении главврачу курорта Некрасову и директору курортного управления, у которых я пользовался большим уважением, авторитетом и доверием. Я попросил их оказать мне соответствующую помощь. Они меня внимательно выслушали, были потрясены моим сообщением, посочувствовали мне и обещали оказать мне всяческую помощь, в чем я буду нуждаться.

 

Внимание! Удерживая курсор над изображением страницы, можно перейти на несколько страниц вперед или назад, а в поле номера текущей страницы можно ввести номер необходимой страницы для быстрого перехода.