2

 

 

 

В Кисловодске, в 1928-29-30 г.г., в санатории им. Карла Маркса, где я работал культработником, лечился ответственный работник ОГПУ Руткин Лев. Мы с ним очень подружились. В 1930 году он вывез меня в Москву, как талантливого музыканта самоучку, чтобы я учился по музыке.

 

Благодаря Руткину, 3.05.1930 г. на официальном заседании Моск. Муз. Ред. Коллегии, видные музыкальные работники, как профессор – композитор Мясковский и др., прослушали мои сочинения в собственном исполнении, подтвердили наличие музыкальных способностей и отметили, что мне необходимо учиться в Москве.
К такому заключению пришли и композиторы Белый, Чемберджи и др.

Таким образом, я через них был помещен в 1-й Государственный музыкальный техникум при Московской Государственной консерватории. В техникуме, на теоретико-композиторском отделении, начал быстро осваивать нотную азбуку и теорию.
Вел первый голос в струнном народном оркестре.
Неоднократно выступал, в концертах, исполняя свои сочинения.
Два раза передавали по радио.

Первого января 1931 года, по указанию центрального студенческого бюро общежития «Госзнак», исполнял в концерте собственные сочинения для наркома по просвещению тов. Бубнова.

23 февраля 1932 года организованный и руководимый мною красноармейский струнный оркестр из 75 чел., включенный в обще гарнизонный струнный оркестр МВО, выступал на красноармейском самодеятельном вечере в Большом театре перед любимым вождем тов. Сталиным, его соратниками и лучшими большевиками и ударниками производств гор. Москвы.

 

Это были дни и годы великой моей радости.

 

И вдруг, в музыкальный техникум поступают письма и справки, порочащие социальное положение моего отца и меня исключают из техникума.

 

После исключения я долго мытарился по бюрократическим кабинетам профсоюза Рабис, комсомола, студенческой организации и РКИ (Рабоче-крестьянская инспекция). Мне всюду не верили, доверие оказали только учащиеся и администрация техникума. В результате я оказался без вины виноватым и исключенным из техникума.

При этом не могу забыть оскорбительную встречу в РКИ, куда я обратился за помощью. Это была последняя попытка восстановиться.

Я обратился в канцелярию РКИ с вопросом – к кому мне следует обратиться с жалобой и просьбой? Меня направили к ответственному сотруднику РКИ, в ведении которого находятся студенческие дела. Открыв двери кабинета этого высокопоставленного сотрудника, я узнал его; он оказался тем самым Колесниковым, председателем Сельсовета Буденовской слободы, расположенного на окраине Кисловодска, к которому я, будучи комсомольцем и членом Кисловодского Горсовета, в 1927 году обращался по вопросу реализации Государственного Крестьянского займа. Мы и до этого хорошо знали друг друга. Откровенно говоря, я даже обрадовался, увидев его, но заранее скажу, что глубоко ошибся.

Колесников с ног до головы изменился, переродился, обюрократился. Прослушав короткую мою информацию о том, что со мной случилось в техникуме, и просьбу мою о восстановлении в техникуме, он, ни с того ни с сего, неожиданно грубейшим оскорбительным тоном набросился на меня: «Ты что врёшь мне, что отец твой никакой собственности не имел и эксплуатацией чужого труда не занимался. А дом № 11 по улице Ксении-Ге в Кисловодске, это тоже скажешь, что не твоего отца? Что же мне очки втираешь?!»

Я старался доказать ему, что тот дом не наш, что Кисловодский Горсовет предоставил мне в том доме только одну фондовую комнату, в которой я короткое время жил со своей семьей в составе: отец, мать, два брата и сестра младше меня. Что до этого я жил с семьей в комсомольском клубе. Но Колесников отказался дальше вести разговор со мной, он обвинил меня в неискренности, сам остался при своем мнении и признал правильным исключение меня из техникума.

Я вышел из его кабинета оскорбленный и униженный.

 

Думая о результатах моей встречи с Колесниковым, я вспомнил, что отец Жени Сарпинского, по клевете которого меня исключили из техникума, был в давней большой дружбе с Колесниковым.

 

Я в те дни очутился в очень тяжелом материальном положении. К тому же я, старший сын в родной семье, оставил бедных моих иждивенцев в Кисловодске без материальной помощи. Когда я учился и работал руководителем самодеятельных оркестров, тогда я, каждый месяц, получив зарплату, большую часть своего общего заработка посылал в Кисловодск своим родителям почтовым переводом, на центральном почтамте на ул. Горького. И каждый раз, как только оформлю перевод, мне становилось тогда легко на душе, я с большим интересом и удовлетворением учился и работал. Теперь же, после исключения меня из техникума, я всего лишился и оказался беспомощным для моей семьи.

При таком моем состоянии и положении я не хотел возвращаться в Кисловодск и восстанавливаться на прежней своей культпросвет работе в санаториях, а старался найти выход из тупика в Москве.

 

Внимание! Удерживая курсор над изображением страницы, можно перейти на несколько страниц вперед или назад, а в поле номера текущей страницы можно ввести номер необходимой страницы для быстрого перехода.